Глава 84
Листа. Ноябрь 1943 г.
На воротнике пиджака была именная нашивка, но имя предыдущего владельца на ней разобрать было невозможно. Брюки были коротки, а рукава жали.
— Готов?
Его ждал Хьелль Клепсланн. Стояла теплая погода, моросил дождик. В наледи отражался свет прожекторов. В прихожей их встретил пробуждающий аппетит аромат жареного лука, мяса и только что зажженных сигарет. В камине в гостиной потрескивал огонь. В столовой сидели мужчины в форме.
— Господа, вот он. Мой студент, мой коллега и мое дитя. Брут.
Губы Элиаса скривились в полной ожидания улыбке.
Немцы тихо засмеялись. Элиас проводил Кольбейна к свободному месту на краю стола красного дерева, сервированного белым фарфором, изысканными серебряными приборами и хрустальными бокалами. Сидящий ближе всех к Кольбейну офицер поднялся, щелкнул каблуками и протянул ему руку. Он был одного роста с Кольбейном. Узкие глаза офицера уставились на сидевшего за столом через круглые очки. Лет ему было, наверное, чуть за тридцать.
— Это комиссар уголовной полиции и гауптштурмфюрер
[57] Рандольф Фернер. Он отвечает за операции Гестапо в Кристиансанне и Сёрланне, — произнес Элиас по-немецки.
Фернер равнодушно обменялся с Кольбейном слабым рукопожатием. Рядом с офицером сидел его ассистент. Оба носили значки СС на воротниках униформы. Другие двое были офицерами Вермахта
[58].
— Капитан Генрих Виллюбер руководит постройкой морских оборонных укреплений в этом районе и активно использует рабочую силу лагеря, — сказал Элиас.
Толстый лысый немец протянул Кольбейну бледную бескровную ладонь.
— Ходят слухи, что на самом деле вы считаете, что я злоупотребляю рабочей силой лагеря, — сказал он, разразившись громким смехом. Остальные снисходительно заулыбались. Кольбейн повернулся к последнему гостю профессора Бринка.
— Роберт Ницке, обер-лейтенант. Он руководит всеми рабочими лагерями здесь, в Листе.
Темноволосый Ницке не поднялся. Вместо этого он перегнулся через стол, и Кольбейн вздрогнул, пожимая ему руку. У человека, насмешливо смотрящего на него, не доставало двух фаланг на безымянном пальце. Ладонь его была в шрамах, грубой и шишковатой. Немец задумчиво разглядывал Кольбейна, подпирая рукой подбородок.
— И какова ваша оценка исследований, которые здесь проводятся, герр доктор Мунсен?
— Ну что же, — медленно заговорил Кольбейн. — Профессор Бринк — ведущая величина в этой области, с тех пор как я начал на него работать. Более пятнадцати лет назад. Евгеника — разносторонняя наука. И сложная, — он поднял голову и посмотрел Элиасу в глаза. Профессор стоял у другого конца стола и внимательно слушал. — Не буду лгать. Я обеспокоен некоторыми методами, которые здесь применяются. Но есть все основания полагать, что они приведут к научным результатам быстрее, чем можно было бы ожидать в мирное время.
— Хм, — произнес Ницке, бросив взгляд на Элиаса. — Какой дипломат этот ваш мальчик на побегушках.
Элиас Бринк сделал жест рукой, приглашая Кольбейна сесть. Сам он остался стоять. Элиас поблагодарил всех присутствующих за то, что навестили его дом, который он называл имением Эстхассель, и пожелал всем наслаждаться днем покаяния и молитвы.
— Так мы отмечали его на Малерштрассе, — завершил он, остановив взгляд на Кольбейне.
Постепенно гомон за столом стал громче. Гости ели свежевыловленную рыбу, жареное мясо косули и морошковый мусс. Пили французские вина и коньяк. Кольбейн не видывал такого обеда еще со времен Вены.
В какой-то момент он понял, что они больше не одни. Послышался чей-то смех. Смех молодой девушки доносился из гостиной. Как по сигналу, офицеры встали из-за стола и прошли в гостиную. Норвежки уже были знакомы с офицерами. Немцы и пять девушек собрались перед столиком в гостиной, держа в руках по бокалу шампанского. Элиас остался стоять в дверном проеме за спиной Кольбейна.
В центре стоял Виллюбер, собиравшийся открыть бутылку шампанского. Пробка выскочила, издав слабый шипящий звук, и осталась в руке офицера.
— О… Хенрик. Она должна была стрельнуть. Мы же на празднике! — выкрикнула одна из норвежек на удивительно хорошем немецком.
У нее были вьющиеся темно-каштановые волосы и ровные белые зубы. Ее бледно-желтое летнее платье облегало лишний валик выше бедер, а ее пышная и высокая грудь, самоуверенная улыбка и животный блеск в глазах напомнили Кольбейну о хюльдре
[59]. Она крепко схватилась за толстую руку Виллюбера.
— Знаешь, как говорят, Марианне, — ответил Виллюбер, повернув одутловатую шею, и их лица приблизились друг к другу. — Она должна звучать, как стон удовлетворенной женщины.
Девушки отреагировали на его вздорное сравнение криками, а та, которую звали Марианне, строго потрясла указательным пальцем перед пухлыми губами Виллюбера. Затем она позволила ему обслюнявить ей руку и сделала несколько нетвердых шагов назад к камину.
И тут Кольбейн заметил ее. В большом кожаном кресле у огня сидела изящная юная девушка. Ее взгляд был одновременно заинтересованным и отстраненным. Так кошка наблюдает за игрой маленьких собак. Каштановые с рыжеватым оттенком волосы едва доходили ей до плеч. В отличие от остальных девушек, она была одета в более темное, длинное и значительно более дорогое вечернее платье. На ее тонкой шее висела тоненькая золотая цепочка с одной единственной жемчужиной размером с горошину. Ее красивое узкое лицо кого-то напоминало Кольбейну. «Похожа на Эльзу», — пришло ему в голову.
Пока унтер-офицеры несли из столовой стулья, Виллюбер расположился у камина.
— Пора начинать веселье! — завопил он.
Тихоня Фернер сально покосился на девушек, а Виллюбер исчез в прихожей. Девушки восторженно захлопали и поправили летние платья, перед тем как сесть. Вернувшись, Виллюбер украсил свою лысую голову светлым лисьим мехом. Вместо офицерского пиджака он набросил на плечи белую шелковую шаль. В руке он держал красное перо длиной в полметра, а во рту — зажженную сигарету. Он сильно заморгал и заговорил высоким сиплым голосом.
— Какой прекрасный вечер, господа. И дамы…
— Разве ты не в Лондоне трахаешь евреев? — заорал Ницке.
Виллюбер проигнорировал его и жеманно носком ботинка очертил на полу полукруг, наклонился, подкинул шаль и покрутил широким задом в офицерских брюках. Затем он окинул взглядом офицеров и, игриво приложив указательный палец к нижней губе, начал хриплым голосом:
