— Рене, я только что узнал! Черт-те что такое! Ты в порядке?
— Вполне.
— Милая, почему ты не позвонила? Прикинь, я прочел обо всем в газете.
— Ну, не стоит верить всему, что пишут в газетах. Там лишь часть истории, и скоро ее дополнят. Вчера не позвонила, потому что почти весь день была без телефона. Забрала его лишь поздно вечером. Так что там за дела с АТО?
— Ничего особенного, никакой спешки. Просто хотел узнать, все ли у тебя нормально. Когда встретимся?
— Робби, АТО ждать не будет. К тому же мне нужно чем-то себя занять. Рассказывай, что там.
Она спустилась в скверик и направилась к зданию «Таймс», за которым была припаркована взятая напрокат машина.
— Помнишь, мы направили запрос по пистолетам? Так вот, мне перезвонил некий Джон Уэлборн, — сказал Комптон. — Знаешь такого?
— Мои знакомства с ребятами из АТО можно перечесть по пальцам одной руки, — ответила Бэллард. — Нет, не знаю.
— Разве не слышала, что теперь они называются АТОВ? Добавили еще и взрывчатые вещества.
— Никто их так не называет. Ну, расскажешь, в чем дело, или нет?
— В общем, Уэлборн звонил насчет того «глока», что украл Неттлз. Ствол оказался с историей. Два года назад в Далласе ограбили инкассаторскую машину «Бринкс». Этот пистолет забрали у охранника. Подробностей дела я не помню. Ты спросишь: а что охранник? И я отвечу: его убили из этого же пистолета. И его напарника тоже.
— Матерь божья!
— Угу, именно так я и сказал. В общем, сперва они решили, что машину ограбил Неттлз. Но в тот момент он был в тюрьме. Получается, он украл этот пистолет у грабителя.
— И скорее всего, об этой краже не сообщили. Допустим, у тебя крадут пистолет, из которого ты застрелил двоих инкассаторов. Вряд ли ты побежишь звонить в полицию. Сядешь ровно и будешь молить всех богов, чтобы пистолет нигде не всплыл.
— Верно. И вот что было дальше. Обычно федералы и не посмотрят на инспектора по УДО. Пройдут мимо, не оборачиваясь. Но тут такое дело: ведь это мы вбили пистолеты в компьютер, не зная, откуда они — ну, типа, из какого дома украдены. И вот мне звонит Уэлборн, бьет копытом и рвется в бой.
— Но не тут-то было.
— Вот именно. Без меня он как без рук.
— Где Неттлз? Его еще не отправили обратно?
— Пока что нет. Сидит в окружной тюрьме, завтра должен предстать перед судьей.
Помолчав, Бэллард все обдумала. Строго говоря, до встречи с психологом и окончания внутреннего расследования она была отстранена от службы. Интересно, можно ли побыстрее разобраться с ОПА? Оставалось надеяться на Фельцера: тот обещал все устроить.
— Вообще-то, я сейчас на скамейке запасных, — сказала она. — Но надеюсь, что сегодня все решится.
— Так быстро? — удивился Комптон. — С учетом того, что написано в газете? Быть не может.
— Кое-кто уже над этим работает, так что посмотрим.
— И какие планы?
— Говоришь, с Неттлзом у тебя полная свобода действий?
— Ну, не полная. Но кое-какая есть. Все дело в пистолетах. Хочу надавить на то, что его взяли на УДО с оружием, а за такое светит серьезный срок.
— В общем, так. Сейчас я в центре. Схожу на прием к психологу, после этого буду свободна. Можем сгонять в окружную тюрьму. Узнать, не желает ли Неттлз рассказать нам про «глок» и тем самым облегчить свою участь. Объясним, что из этого пистолета застрелили двоих людей. Неттлз тут же скажет, где его взял, лишь бы откреститься от убийств.
— Договорились. Мне тоже нужно два-три часа — разобраться с другим делом. И получить разрешение на нашу с тобой затею. Думаю, проблем не будет, но по правилам шеф должен дать добро на сделку. Давай-ка в полдень, в мужском централе. Там как раз будет обед, сможем выцепить Неттлза.
— Договорились.
По пути к машине Бэллард позвонила в Голливудский детективный отдел, лейтенанту Макадамсу.
— Не знаю, когда смогу приехать, шеф, — сказала она. — Если вообще смогу.
— Пока идет внутреннее расследование, ты сидишь на скамейке запасных, — напомнил Макадамс.
— Знаю. Только что была в ОВР.
— Это еще зачем?
— Появились новые вопросы. Сейчас еду в поведенческий на встречу с психологом. Когда освобожусь, непонятно.
— Скажи, ты читала сегодняшний номер «Таймс»? И, что более важно, в ОВР его видели?
— Все видели «Таймс» и ту бредовую статью.
— Вот паскудство! И откуда у Кастора такая информация?
— Хороший вопрос, лейтенант.
— Бэллард, давай-ка поосторожнее. Ну, сама понимаешь.
— Так точно.
Отдел поведенческого анализа находился в Чайна-тауне. Бэллард была записана на пол-одиннадцатого, так что она позвонила в регистратуру и спросила, нельзя ли сдвинуть запись — например, перенести на десять. Прежде чем ответить отказом, секретарша едва не рассмеялась.
Чтобы убить время, Бэллард забрала машину с платной стоянки и съездила в больницу. Оказалось, Рамону уже перевели из интенсивной терапии в другую палату, рассчитанную на двух пациентов. Состояние ее расценивалось как удовлетворительное. Рамона была в сознании и прекрасно понимала, что происходит. Опухоль вокруг глаз уже спала, синяки стали желто-зелеными. С нижней губы сняли швы. Входя в палату, Бэллард улыбнулась, но Рамона ее, похоже, не узнала.
— Рамона, я детектив Бэллард. Веду ваше дело. Я приходила в понедельник. Помните?
— Честно говоря, нет… — Голос был определенно мужским.
— Мы с вами смотрели фотографии. Пытались опознать человека, который вас избил.
— Простите…
— Ничего страшного. Теперь это не имеет значения. Поэтому я и пришла: чтобы сказать, что ваш обидчик мертв. Теперь вам нечего бояться. И не о чем беспокоиться. Его больше нет.
— Уверены, что это был он?
— Полностью, Рамона.
— Хорошо.
Рамона опустила глаза. Казалось, она вот-вот расплачется. Сейчас ей ничего не грозит, но вокруг полно других хищников. Такой образ жизни неминуемо приведет ее к новой беде. Вытащив из кармана визитку Таусона, Бэллард протянула ее Рамоне.
— Вот, возьмите. Это визитная карточка адвоката. Я к нему обращалась и могу сказать, что он отличный специалист.
— Зачем мне адвокат? В чем меня обвиняют?
— О нет, дело не в этом. Вообще-то, мне не положено давать юридических консультаций, но все же скажу: попробуйте отсудить часть имущества вашего обидчика. Знаете, у него очень дорогой дом. Думаю, вам стоит нанять юриста и забрать себе часть этих денег. Он мучил вас, и вы имеете право на компенсацию — больше, чем кто-либо еще.
