Полемика относительно науки и религии продолжается и поныне, и особенно это заметно в книгах Ричарда Докинза (включенных Макьюэном в свой канон) и Сэма Харриса, с одной стороны, и Джона Полкинхорна и Фрэнсиса Коллинза — с другой. Я и сам высказывался по этой теме, главным образом в нескольких статьях в The New York Review of Books, но я никогда не встречал человека, чья религиозная вера пошатнулась бы из-за приведенных мной контраргументов. Нет, я не Дарвин.
Несколько лет назад я начал много писать о другой проблеме — о государственной поддержке науки. В свое время администрация Рейгана предложила построить очень большой ускоритель элементарных частиц, Сверхпроводящий суперколлайдер (SSC). Работа началась, было потрачено около $1 млрд, но вопрос о продолжении финансирования проекта оставался открытым. Меня и других физиков попросили объяснить в комитетах при конгрессе, в редакционных советах и на публичных собраниях, почему SSC был хорошей идеей. Мне настолько часто приходилось выступать в защиту редукционистских целей физики высоких энергий и рассказывать о пользе поиска законов, дающих начало всем цепочкам объяснений, что я написал об этом книгу «Мечты об окончательной теории». Увы, в 1993 г. финансирование SSC было прекращено, но, хотя я и сильно огорчен тем, что мы, физики, не смогли убедить конгресс в его необходимости, я все же горжусь, что написанная мной книга попала в канон Макьюэна.
Мое участие в полемике продолжилось в новой книге «Объясняя мир». В ней я попытался представить объективный взгляд на историю очень сложных взаимоотношений религии и науки, однако читатель, наверное, сможет угадать, какая позиция мне близка. Кроме прочего, на страницах книги я спорю с теми историками науки, которые пытаются судить о научных работах каждой эпохи, следуя не современным стандартам, а нормам исследуемого исторического периода, как будто наука не накапливает знания и не прогрессирует и как будто историю науки можно писать так же, как историю моды. Можно признавать огромную энергию и интеллект Аристотеля и при этом видеть, как некоторые из его представлений о надлежащих способах познания мира стали преградой для прогресса. Я испытываю огромное уважение к профессиональным историкам науки, благодаря которым я так много узнал, но в своей книге я представил более уравновешенную, по сравнению с работами отдельных историков, точку зрения, причем не только на фигуру Аристотеля, но также и на других кумиров, среди которых Демокрит, Платон, Авиценна, Роберт Большая Голова, Фрэнсис Бэкон и Декарт.
В последние десятилетия открылся еще один канал доставки научных идей до широкой общественности. Это литература. И я говорю не о научной фантастике, которая еще со времен Жюля Верна описывала последствия использования научных знаний для технологического развития. В последнее время некоторые авторы заинтересовались влиянием на людей не прикладных технологий, а научной работы и научных идей. Прежде всего, я имею в виду некоторые пьесы Тома Стоппарда, романы Иэна Макьюэна и поэзию, в частности новую поэму Клайва Джеймса «Горизонт событий». Эти авторы много сделали для того, чтобы наука стала частью современной культуры, о чем всегда мечтали ученые.
Я считаю, что это действительно единая цель, ради которой физики, например Шон Кэрролл, Дэвид Дойч, Брайан Грин, Стивен Хокинг, Лоуренс Краусс, Алан Лайтман и Лиза Рэндалл, и биологи, такие как Ричард Докинз, Стивен Джей Гулд и Эд Уилсон, отвлекаются от своих исследований, чтобы писать книги для массового читателя. Есть, конечно, и другие цели. Кажется, это Эдвард Морган Форстер сказал, что он пишет, дабы заслужить уважение тех, кого сам уважает, и заработать себе на хлеб. Я не скажу ни слова против хлеба, однако первая цель Форстера имеет особое значение для теоретической физики. Наша работа настолько абстрактна и так сильно связана с беспристрастными математическими законами, не имеющими отношения к людским делам, что только сочинение книг для широкой публики дает ценную возможность на время покинуть башню из слоновой кости теоретических исследований и пообщаться с огромным внешним миром.
23. О признании ошибок
В течение нескольких лет после своего основания в 1824 г. Политехнический институт Ренселлера в городе Троя, штат Нью-Йорк, был единственным американским гражданским инженерным университетом. Между прочим, выпускник именно этого института Теодор Джуда был тем, кто проложил оптимальный маршрут для западной части нашей первой трансконтинентальной железной дороги, а еще один выпускник, Вашингтон Реблинг, осуществлял надзор за строительством Бруклинского моста. Поэтому я был очень рад, когда в мае 2016 г. меня пригласили в этот институт на церемонию присвоения почетной степени доктора наук. Всех трех награжденных этой степенью участников попросили выступить с короткой речью перед выпускниками и их семьями. Текст моего краткого выступления, который ранее не публиковался, приведен в этой главе.
Считается, что в церемониальных речах, адресованных заканчивающим университет студентам, должны звучать мудрые слова, которые помогут выпускникам в дальнейшей жизни. Мой опыт физика-теоретика вряд ли сильно поможет подобрать такие слова. В своей работе мне приходилось иметь дело с экстремальными временны́ми интервалами, начиная от очень коротких, в течение которых частица, движущаяся со скоростью света, не успевает покинуть атомное ядро, до сопоставимых с возрастом Вселенной после Большого взрыва, 13,7 млрд лет. Что такой физик, как я, сможет сказать молодым юношам и девушкам, задумывающимся о своем ближайшем будущем?
Что же, одну вещь я скажу. Ученые, инженеры и архитекторы в своей работе часто получают поучительный, не всякому доступный опыт. Я имею в виду переживания, возникающие, когда вы обнаруживаете, что в чем-то ошиблись. И не просто заблуждаетесь, а окончательно и бесповоротно понимаете, что уже совершили ошибку.
Вот один пример. Когда я оканчивал университет, то узнал о гипотезе, выдвинутой двумя физиками, Ли Чжэндао и Янгом Чжэньнином, о том, что зеркальная симметрия
[125] фундаментальных законов природы является всего лишь приближением. Тогда я думал, что эта гипотеза абсурдна. Ведь каждому известно, что, хоть мы и различаем право и лево, когда пишем или управляем автомобилем, в фундаментальных законах природы этого различия нет. Позже эксперименты показали, что частицы нейтрино, испускаемые радиоактивными материалами, всегда имеют левый спин и никогда — правый. И больше не нужно никаких дополнительных аргументов: после этого открытия сразу стало очевидно, даже мне, что я ошибался. Полагаю, архитекторы и инженеры могут столкнуться с такими же ситуациями, когда их расчеты неизбежно покажут, что какая-то блестящая идея не сработает или когда что-то развалится, как собор Святого Петра в Бове или мост Такома-Нэрроуз.
Ошибки могут быть чрезвычайно поучительными. Они избавляют от высокомерия и самонадеянности, открывают дорогу новым идеям. Веками наш мир страдал от политических и религиозных лидеров, которые вели себя так, будто были уверены в том, что они постигли истину и могли передать эту уверенность своим последователям. И все это продолжается и поныне, в чем можно убедиться, заглянув в любую газету. Поэтому в качестве напутствия выпускникам я хочу пожелать, чтобы вы, ради благополучия всего мира и ради вашего собственного благополучия, стремились признавать свои ошибки, которые неизбежно совершите на своем пути в большом мире, и даже немного гордились тем, что, будучи учеными, инженерами или архитекторами, вы способны понять, что были в чем-то не правы.
