– Да не знает Зейнаб толком, но девочка бледная как полотно ходит, с красными глазами, Рустам сейчас на охранниках злость срывает, вывод какой? Сам сделаешь или подсказать?
– Вот значит как, – протянул, прищурившись, Амирханов, – Ну ладно – решу я эту проблему.
– Артур, – позвала сестра, – ты, пожалуйста, будь очень аккуратен. Не решай на горячую голову, да и жалко мне эту девочку. Я Рустама люблю, сильно, но сам же знаешь его характер – задавит её и что потом?
– Ох, да что ты выдумываешь! Развела…
– Не выдумываю, Артур! Ты вспомни его отца и меня! Девочка же наивная как ребёнок, как и я когда-то была! Ты не представляешь – как мне больно смотреть на них. Рустам… он, – женщина вздохнула, – я боюсь, сломает он её. И сам тоже будет мучиться, и она…
– Всё, хватит! – прервал стенания сестры Амирханов, – Решу я эту проблему! – и, отключив связь, сразу связался с помощником племянника:
– Антон, давай дорогой, ко мне зайди и чтобы владел полной информацией по договору Рустама с этой девушкой!
Глава 25
– Ты соображаешь, что творишь? – свирепствовал Амирханов старший в кабинете Рустама, в то время как его племянник устало развалившись, сидел в кресле. – Никогда не думал, что ты подведёшь меня! И из-за кого? Из-за…
– Поаккуратней с выражениями, – оборвал племянник дядю, бросив на пожилого мужчину хмурый взгляд.
Два часа проведённые в спортзале позволили выплеснуть всю ярость и злость, что клокотали в душе мужчины. Рустам не понимал, не мог принять мысль, что ошибался в Милолике, в её душевной чистоте, искренности, в таких открытых, ярких эмоциях, которые она дарила ему, и без которых он уже не мог жить.
Одного охранника ему было мало, и в спарринг с ним встал его телохранитель. И вот итог – сейчас Рустам чувствовал, как ноют рёбра, из-за того, что он пропустил удар, как жжёт рассечённая в тренировочном бою губа.
Но это были всего лишь мелочи по сравнению с тем, что творилось в его душе: «Ну не могла она так резко измениться за пару дней! Что её подтолкнуло к этой истерике, к этому фарсу? Чего же блядь ей не хватало?! – задавался он в который раз вопросом: – Ну, трахал я баб! Да, много их было! И что? Она тоже была не девственницей, должна знать физиологию и потребности мужчин!» – вскипал он внутренне, но одновременно с этим в памяти всплывали моменты, которые ему до безумия хотелось повторить.
– … Марат не компетентен в данном вопросе – мне предлагаешь туда лететь с моим давлением? – брызгал негодованием дядя, пока Рустам, не слушая его, мысленно был далеко. – Всё! Отыграла девочка роль! Отпусти её, тем более и опасности больше нет, а ваши отношения – это же фарс! А если кто узнает об этом договоре? Ты не подумал? Да и если хочешь жениться, то лучше девушку из нашего круга брать, нашей национальности, Эта Милолика… Да вы же с ней не уживётесь! Разница в менталитете даст свой результат – сам же понимаешь! Вера разная! Ты об этом не подумал? Да это же…
Рустам сидел, повернувшись к дяде в пол оборота, смотрел в пол и постукивал пальцами по столешнице. Он хотел бы усмехнуться его нелепым доводам, если бы мог погасить бушующий в груди адский пожар протеста – не желал он расставаться с Милоликой! Не мог!
Пусть сейчас Рустам сомневался в её открытости, честности, но настолько прикипел к девушке, настолько сильно его тянуло к ней, что только от мысли, что её придётся отпустить – хотелось всё разгромить здесь, выплеснуть свою ярость на кого-либо, чтобы стало легче, чтобы можно было свободнее вдохнуть. Горло сводило спазмом, а перед глазами стояло лицо Лики.
Вот она после его приезда с радостью бросается в его объятия или, свернувшись клубочком у него под боком, тихонько сопит во сне, а проснувшись, сонная, с припухшими от его поцелуев губками, отзывчиво прогибается, стоит ему начать её ласкать…
– Рустам, – повысил голос Артур Каримович, вырывая его из воспоминаний, – ты меня вообще слушаешь? – голос дяди дрожит от сдерживаемого гнева и Рустам понял – да, надо отпустить её!
Если зародилась эта необъяснимая, жутчайшая привязанность к Милолике – её надо обрубить одним ударом! Не тянуть, пока не станет слишком поздно! И неважно в чём причина и что к этому привело, он знал, чувствовал – его привязанность к Лике росла с каждым днём, с каждым часом, и он уже испытывал жутчайшую потребность окружить Милолику тотальным контролем. Понимал – ревность будет бушевать в нём. А он помнит!… Никогда не забудет к чему привело это ненормальное, сумасшедшее чувство его сестру, её мужа. Никогда не сможет этого забыть!
Рустама выдернул из размышлений тихий стук в дверь, а когда дядя вместо него ответил и в кабинет робко, неуверенно вошла Милолика, он сразу отвернулся. Не мог смотреть на неё, знал, что сорвётся.
– Проходи, проходи, дорогая, – Амирханов старший обвёл девушку цепким взглядом и, заметив её бледность, покрасневшие глаза, едва удержался, чтобы не покачать головой.
Стоило Милолике присесть на краешек дивана, опустился рядом:
– Мы позвали тебя, девочка, чтобы объявить о том, что договор твой и Рустама будет закрыт, – с мягкой улыбкой вещал мужчина, в то время как Лика сидела, опустив глаза в пол. – Документы ваши отдадим, можешь спокойно собирать вещи и ехать в свою квартиру с сестрой. Вам уже ничего не угрожает, но всё же, так сказать, ради твоего спокойствия – рядом с твоим домом ещё некоторое время подежурит охрана. Понаблюдают, чтобы удостовериться окончательно. Об остальном позаботится и всё расскажет тебе Антон, завтра с ним поговоришь.
Говоря, Амирханов старший встал, распахнул уже отрытую дверцу сейфа, достал бумаги и положил их в кейс, который протянул Милолике:
– Держи. Тут все документы. Потом пересмотришь, будут вопросы – задашь Антону. И не стесняйся – он во всём поможет, так что не оставляем вас на произвол судьбы, поможем ещё.
Милолика сидела молча, не поднимая глаз и не двигаясь. Она машинально взяла протянутый кейс и всё так же молча, поднялась и вышла. И Рустам, и его дядя заметили, как она покачнулась у двери. Рустам, порывисто вскочив, дёрнулся к девушке, но дядя оказался проворней – подхватил Лику под локоть и со словами: «Что случилось? Тебе нехорошо?» – повёл её из кабинета, оставляя замершего Рустама смотреть в закрытую дверь со сжатыми кулаками.
Вдох, выдох… Глаза зажмурены так, что плывут разноцветные всполохи. Ладони не могут разжаться. А он стоит, стиснув зубы, и медленно, преодолевая острую боль в груди, заставляет себя дышать.
Развернулся, подошёл к столу и, схватив телефон, набрал номер. Едва ему ответили, спросил:
– Ты где?
– А где я, по-твоему, могу быть? А? Ты на меня повесил… – начал возмущаться его зам, но Рустам его перебил:
– Выезжаю к тебе домой, так что когда подъеду – ты должен быть уже на месте, – процедил он.
– Брат, что случилось? – взволнованный голос друга и заместителя в одном лице, а губы Рустама растягиваются в оскал:
