– Кажется, ты мне что-то про любовь рассказывал, музыку, английский язык и музеи, – тактично напомнила Маша, улыбнувшись. – Мол, нам бы такие музеи, как здесь. Все бы тогда гордились своей родиной.
– Это да, – охотно продолжил излагать Гризов, пропуская вперед стайку торопливых китайцев, – русскому человеку нужно чем-то гордиться. И, главное, есть чем. А сегодня столько всякой швали развелось, которая учит нас, как надо любить иностранцев, как у них все здорово устроено, что гордиться своей родиной уже как-то неудобно. И считать, что у тебя родина культурная, красивая, сильная – тоже неудобно. Мы как-то забываем на карту смотреть. Сравнивать Россию и тех, кто нам дает советы: Швейцарию, Бельгию, Голландию, Польшу и даже Германию, наконец. Про Англию вообще молчу. Хотя бы по размерам, не говоря уже о культуре.
Антон вперил взгляд прямо в глаза девушки, словно хотел загипнотизировать, и закончил мысль:
– Каким-то непостижимым образом эти агломерации умудрились внушить нам, что надо только стыдиться своей родины. И защищать ее не надо. А лучше вообще жить так – где попа в тепле, там и родина. Такой взгляд на жизнь очень легко сейчас у тинэйджеров развивается и представителей поколения «ИХ».
– Какого поколения? – не поняла Маша.
– «ИХ», то есть интернет-хлюпиков. Такие свою страну не уважают. Зато уверены, что жить можно где угодно и работать на кого угодно, главное, чтобы платили хорошо.
Гризов вздохнул и подытожил свои размышления на китайской стене:
– Интернет, Маша, рождает людей без родины. Если своей истории не знаешь, то через него легко можно стать рабом чужой страны.
– Ну ты загнул, – удивилась Маша, – я смотрю, ты специалист не только по Пекинской опере. Можно ведь кино посмотреть историческое, если чего-то не знаешь.
– Можно, – нехотя кивнул Гризов, – дело хорошее. Если привык хоть чем-то интересоваться, кроме денег и секса. Только не надо смотреть американское кино. В США не умеют снимать исторические фильмы.
– Почему? – искренне удивилась Маша, чуть прибавляя шаг: группа русских туристов уже почти подошла к башне, – Голливуд же снимает их пачками.
– Потому что историческая правда, Машка, там никому не нужна. Ничего святого для авторов Голливуда давно нет, поэтому они готовы переврать любой исторический факт, который не подтверждает их «ценности». До маразма доходит – у них Гитлера, при необходимости, чернокожий сыграет, чтобы соответствующую аудиторию привлечь, а белокурый Бред Питт – цыгана или грека. Даже Мать Терезу сделают лесбиянкой, если продюсер захочет. Вот эти «ценности» они и навязывает всему миру через кино. А люди кино любят. Это же развлечение.
– Слушай, а можно попроще объяснять? – взмолилась Маша. – И покороче. В отель уже хочется, покушать чего-нибудь.
– Ок, крошка, – усмехнулся Гризов и остановился, чтобы поцеловать ее в щеку. – Ты же помнишь крылатую фразу «Мы верим в Бога, но предпочитаем наличные». В ней вся суть американского характера. Просто в этих «исторических» фильмах обязательно вылезет либо циничная реклама «Кока-Колы», как в «Перл-Харбор», либо пропаганда гомосексуалистов, как в «Спартанцах». В реальности ни один спартанский воин никогда бы не пошел воевать только в трусах. Они были профессионалами, всю жизнь тренировались. И хорошо понимали, что каким бы крутым бойцом ты ни был, в доспехах продержишься гораздо дольше, чем в одних трусах. Но Голливуд создан не для того, чтобы показывать историческую правду. А как раз наоборот.
– Да, мужчина в трусах это сексуально, – улыбнулась Маша, поглядывая в сторону уходящей группы русских туристов.
– Вот поэтому они и будут всем, кто читает по-английски, нагло втирать, что победили фашистов в прошлой войне. А мы, то есть СССР, там вообще не участвовали, – вновь разговорился Антон, медленно продвигаясь вдоль стены. – Да еще договорятся до того, что мы сами эту войну и начали. Хотя воевали против фашистов по сути мы одни. И победили только мы одни. Все болтуны-европейцы продержались против фрицев считанные дни: Дания – шесть часов, Голландия – пять дней, Польша – двадцать семь дней, Франция месяц, Норвегия два месяца и все… А мы почти пять лет бились, двадцать миллионов жизней отдали – и победили.
Антон сплюнул от досады.
– Но, несмотря на это, современный мир могут спасать только те, в чьих руках шоу-бизнес. Те самые англосаксы, которые цинично обогащались на чужом горе, получая от нас золото за оружие и продовольствие, когда наши деды умирали на фронте. Когда Питер сидел в голодной блокаде. А потом еще самых ценных фашистов, вроде ракетчика фон Брауна, у себя пригрели. Фразу про Бога и наличные еще не забыла? Так что ничего личного, детка, как говорится. Самое страшное, что поколение «ИХ» этому легко поверит, ведь для них нет прошлого.
– Ты про музеи так и не закончил, – снова напомнила Маша вечно отвлекающемуся на детали спутнику, – а мы уже почти пришли.
– Верно. Готов признать, что в этой несчастной Америке, – быстро заговорил Антон, – из каждой мелочи, с которой связано хоть какая-то история, создают музей. Например, купил Джордж Вашингтон когда-то в захолустной лавке новые подтяжки – из нее потом вышел отличный музей. Который дохода приносит больше, чем сама лавка. Посидел тот же Джордж на скамейке в парке – вокруг сразу новый музей выстроили, а за вход в парк стали брать деньги. Сходил этот мистер Вашингтон с медным ведром за водой на ближайшую колонку – ведро в музей уйдет, как раритетный экспонат. А вода в колонке тут же минеральной станет. Даже если старик Джордж просто плюнул с моста в речку – это уже священное место, овеянное легендами.
Словно в подтверждение своих слов Гризов не удержался и в сердцах плюнул вниз с Великой Китайской стены. Они как раз проходили над глубоким ущельем между башнями, дна которого было не разглядеть. Солнце посылало на землю последние лучи. Стоило поторопиться со спуском, тем более что все русские путешественники, во главе с девушкой-экскурсоводом, уже устремись по широкой лестнице вниз.
– Вот этому у американцев можно и поучиться, – закончил, наконец, свой монолог Гризов, – они свои интересы отстаивают жестко. А мы чьи интересы уважаем, если иностранец для нас важнее русского? У нас что, подтяжек Кутузова не найдется или ведра исторического в каждой деревне? Найдем. А если без шуток, Маша, то у нас миллионы настоящих героев пребывают в забвении, потому что их просто не чтят. Экспонатов завались. Можно хоть всю Россию опутать музейным движением, чтобы не один факт не пропал, потому что наша история важнее любой точной науки. Без знания своих корней точные науки смысла вообще не имеют. А вместо своих героев мы каких-то иностранцев часто возносим, которые нашим людям и в подметки не годятся. Наполеон у нас популярнее Кутузова.
– Ну и кто же в этом виноват? – тихо спросила Маша, не ожидавшая, что Гризов так разойдется.
Антон ненадолго умолк, остановившись на самой верхней ступеньке лестницы.
– Мы живем без гордости и самоуважения, Маша. И сами виноваты, а не американцы или китайцы. Вот такие мы люди – русские. Если каждому нашему герою поставить памятник из камня, то камней из этой стены не хватит.
