Когда Олег, скованный наручниками с лейтенантом полиции, поднимался по мраморным ступенькам, проходил через фойе с арабской вязью на стенах в отделанный мрамором зал, он впервые оценил собственную скромность, нежелание быть на виду. Возможно, эта черта характера и привела его в ФСБ. Сейчас, когда все глаза были устремлены только на него, он чувствовал себя не в своей тарелке.
Он заявил, что не признает свою вину ни по одному пункту обвинений, и тут же был отправлен обратно в камеру — на сегодня суд больше не нуждался в его присутствии.
В отличие от Олега, Володя Пашутинский попытался произнести длинную речь, не обращая внимания на гримасы Приходько и его недовольно трясущуюся грудь. Когда судья потребовал вывести его из зала, обвиняемый стал кричать не на кого-нибудь, а именно на адвокатов:
— Какого хрена мышей не ловите? Протестуйте, требуйте, чтобы мне дали высказаться!
Нанятый катарский адвокат улыбался и одновременно хмурился. Приходько приложил обе ладони к своей женственной груди, как бы говоря:
«положись на нас и не дергайся». Когда Пашутинского вывели под конвоем, они в один голос попросили отложить слушание для более полного ознакомления с материалами. Повторно ходатайствовали о допуске Веденеева и Пашутинского к чтению дела.
Вероники в зале не было. Приходько попросил ее поконтачить со следователем, употребить в интересах дела свое женское обаяние. Вообще-то он не замечал обаяния в Веронике. Она была скорее красивой, чем сексуальной или обаятельной.
Помощница раздражала его все больше. Большую часть времени она бродила по модным бутикам в пятиэтажном торговом комплексе «Сити Центр Доха» — самом большом на Ближнем Востоке и седьмом по величине во всем мире. Звонила друзьям в Москву, часами описывая по сотовому детали сумочек, фасоны платьев и особенно ювелирные украшения.
«Хоть какой-то толк с нее поиметь бы», — бесился Приходько, у которого не было свободной минуты. Но давить на Веронику не имело смысла: с ее поддержкой в МИДе она спокойно могла послать его подальше со всеми его указаниями.
Пусть хотя бы пококетничает с кем нужно — как все восточные люди, арабы падки на светлоглазых и светловолосых женщин. А любую нормальную женщину приятно щекочет восхищенный взгляд.
После похода к следователю Вероника вернулась в гостиницу поздно вечером. «Уж не переусердствовала ли? — ядовито подумал Приходько. — Не пожертвовала ли слишком многим ради интересов Родины?»
— Ну, как успехи?
— Этот убогий тип решил, что я ехала сюда за тридевять земель, чтобы ему отдаться…
— Только не убивайте меня, не говорите, что вы его послали открытым текстом, — Приходько аккуратно соблюдал требование обращаться на «вы». — Работники полиции понимают ругань на всех языках.
— Зачем? Мне достаточно взгляда, чтобы ему еще неделю не хотелось женщины.
В это адвокату легко верилось.
— Зато я встретилась с человеком другого уровня. Он пригласил меня в гости, познакомил со своими друзьями. Вот кто может нам пригодиться.
— Господи, Вероника. Я же просил вас не влезать ни в какие истории, не заводить здесь знакомств. Вы можете нарваться на негодяев, а у меня только прибавится проблем.
— К негодяю вы сами меня послали. Только негодяи носят такие тонкие усики.
— Давайте заключим джентльменское соглашение. Обещаю больше вас никуда не посылать и не давать никаких поручений. Отдыхайте, делайте покупки, любуйтесь достопримечательностями. Вы видели огромный аквариум в бывшем дворце шейха? Съездите в «Аладдин» — это здешний вариант «Диснейленда», в «Хаятт Плаза», наконец. При одном условии: не заводить знакомств, не садиться в частные машины и возвращаться в номер не позднее десяти вечера.
— А вы мастер тонких комплиментов. Если бы нас кто-то подслушивал, люди бы решили, что вы здесь разговариваете с юной шестнадцатилетней особой… Только не надо меня учить. Еще неизвестно, кто из нас лучше разбирается в людях. Если хотите, могу вас познакомить с моими новыми друзьями. При одном условии: не говорить о нашем деле и ничего у них не просить. Предоставьте это мне.
* * *
Как в любой мусульманской стране, воскресенье в Катаре был рабочим днем. В воскресенье Веденеев и Пашутинский впервые оказались в зале суда вместе. Олега поразил вид напарника — исхудавший, с воспаленными глазами, как будто его держали не в камере, а в земляной яме. Очень скоро выяснилось, что с Володей в самом деле обошлись гораздо суровее.
Россиянам не разрешили сидеть рядом — в большой клетке поставили решетчатую перегородку и по обе стороны от нее посадили охранников, чтобы исключить общение. Но когда в качестве свидетеля обвинения появился некий полковник Дауд, начальник оперативно-следственной группы, Олег сразу заметил, как дернулся и вскочил на ноги напарник.
— Я хочу сделать заявление, — он сдерживался из последних сил, чтобы говорить спокойно.
Обернувшись, адвокат сделал предостерегающий жест.
— Этот тип заправлял всей травлей, — у осипшего от волнения Пашутинского, надулась вена на лбу. — Хватило наглости вызвать его сюда! — возмутился он.
Приходько быстро переориентировался: момент в самом деле не стоило упускать. Он повторил просьбу устами катарскгго адвоката, сидевшего с ним бок и бок. Судья медленно и глубокомысленно ответил, что выслушает заявление на следующий день, когда полковник Дауд закончит давать показания.
В отличие от судьи начальник оперативно-следственной группы говорил быстро и по-военному четко. Катарский адвокат не успевал все переводить для Приходько. Пашутинский вообще ничего не понимал. И только Олег, свободно владевший арабским, с возрастающей озабоченностью слушал показания. По словам полковника, выходило, что Володя признался в главном.
Отчитавшись перед судьей, Дауд отправился прочь из зала. Приходько заторопился, вскочил на ноги, тряся щеками и пышной грудью. Ему важно было сделать заявление о недозволенных методах и сразу же задать «свидетелю» важные вопросы.
Услышав о пытках, судья неожиданно изменил мнение. Об этом он позволит сказать под занавес процесса, когда подзащитным будет предоставлено последнее слово.
— То есть как? — взвизгнул Приходько. — Вы ведь сами только что обещали дать нам возможность сделать заявление. Это уже ни в какие ворота… Если вы попытаетесь замять вопрос, я буду ходатайствовать перед органами прокуратуры России о международном следственном поручении. С учетом Нью-йоркской конвенции против пыток от восемьдесят четвертого года, которую ваша страна благополучно подписала! Как минимум, признания, выбитые такими методами, не могут быть использованы в качестве доказательств!
Местный адвокат еще не начал переводить, а судья уже вынес решение удалить российского адвоката из зала суда. Только подсудимые-иностранцы вправе выступать вслух на родном языке. Остальные могут высказываться только по-арабски. Зарубежные адвокаты не должны впрямую участвовать в процессе, превращая катарского юриста в переводчика. Приходько разрешается только конфиденциально высказать свое мнение нанятому для защиты катарцу. Либо в фойе, в перерыве между заседаниями, либо в зале «на ушко».
