Òса кивнула. Пульс участился. По пути в спальню меня преследовали возбужденная жена и обязывающий разговор, который, я знал, ждет меня впереди. Мысль об этом раньше не приходила мне в голову, и Òса застала меня врасплох. Готовых аргументов, чтобы объяснить мое, прямо скажем, полное отсутствие желания у меня не было. После того происшествия я даже перестал дрочить под душем. Часть тела, которая с раннего подросткового возраста занимала столько места в моем сознании, превратилась в отросток, помогающий телу опорожнять мочевой пузырь.
Не более того.
Я даже не тосковал по моему прежнему желанию.
Зайдя в спальню, прежде чем лечь, я выключил прикроватный светильник. Как и ожидалось, Òса оставила свой включенным. Она легла на бок, положив голову на руку, и погладила меня по плечу.
– Мы начали халтурить, – заметила жена.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сам знаешь.
Да, я знал, но украдкой сжал кулаки из-за того, что она настаивала на этом разговоре вопреки моему нежеланию его поддерживать.
– Мне кажется, ты отдалился от меня в последнее время. Мы теперь почти не разговариваем подолгу. Просто я хочу узнать, не случилось ли что.
– Нет. Просто завал с работой, я уже тысячу раз объяснял. Нельзя все время быть на высоте.
– Обязательно обижаться? – Она убрала свою руку. – Я спрашиваю, потому что беспокоюсь о тебе. После того случая в гипермаркете ты стал другим.
– Да вовсе нет. Мне, наоборот, кажется, что это ты ведешь себя странно.
– Я? И в чем это выражается?
Я немного подумал. Во-первых, Òса стала на меня иначе смотреть, но как ей это объяснить? Во-вторых, меня стало раздражать в ней другое – как она по утрам оставляет в прихожей свою недопитую чашку кофе и иногда нависает над моим плечом, когда я сижу за компьютером. За поисковым браузером у меня всегда запущена чертежная программа, и когда жена заходит в комнату, я быстро меняю окошки. Тогда Òса начинает задавать мне вопросы по чертежу. Такие разговоры быстро становятся абсурдными, поскольку эта тема мне уже неинтересна. Я отвечаю односложно, пытаясь поскорее избавиться от Òсы. Не хочу, чтобы она отслеживала поток моих мыслей, шпионила за моими новыми знаниями.
– Может быть, просто поспим? Я ужасно устал.
Я закрыл глаза, и ее рука вернулась. Теперь она проводила пальцем вдоль моего лба:
– Ты помнишь годы, когда дети были грудными? Мы так вымотались, что начали терять друг друга и желание близости исчезло. Помнишь?
Я ничего не ответил.
– В конце концов, мы решили заниматься любовью каждый вечер пятницы, даже если не хочется. Мы договорились: как выйдет, так выйдет, лишь бы опять испытать близость, хотя бы на мгновение.
И постепенно мы вернулись в обычное русло, разве нет?
– Но я же уже сказал, Òса, я устал до чертиков. Мне кажется странным, что ты не можешь отнестись к этому с пониманием. Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
После этого я повернулся к ней спиной.
В ту ночь прошло несколько часов, прежде чем жена наконец уснула.
Этим часам я мог бы найти другое применение.
Сегодня суббота, и вечером у нас гости. Их пригласили совсем не по моей инициативе. Òса продолжала пилить меня, и арсенал моих оправданий – чем дальше, тем больше притянутых за уши – закончился. Со дня того происшествия мы ни разу не приглашали гостей и сами не ходили на званые ужины. Я общался только с семьей. Все остальные, похоже, с нетерпением ждут вечера: придут Маркус и Йенни с детьми – ровесниками наших. Йенни работает вместе с Òсой копирайтером, а Маркус – консультант по развитию брендов. Я никогда до конца не понимал, что это означает.
Полагаю, их обоих можно назвать приятными. Но сам бы я предпочел отменить их визит. Чтобы скрыть свою неохоту, я старался избегать Òсы – пропылесосил весь дом и даже уговорил детей навести порядок в своих комнатах. Òса съездила за продуктами и, судя по звукам, которые доносятся из кухни, начала готовить ужин. Из встроенной звуковой системы льется музыка какого-то радиоканала. Жена называет это сбором информации – она внимательно слушает рекламные ролики, с равными интервалами прерывающие музыку. Часто комментирует, какие из них сделаны качественно, а какие – нет. Будто кого-то это волнует, кроме руководителя проектов рекламного бюро.
Внезапно я понимаю, что не знаю меню ужина. Насколько я помню, такое случается впервые. Обычно мы совместно планируем, кого и как будем принимать, и готовим угощение вдвоем, потягивая вино и беседуя, пользуясь тем, что вместе проводим время на кухне. А сегодня я даже не знаю, есть ли у нас в доме вино.
Когда я вспоминаю, как было раньше, меня накрывает тоска. Одновременно я начинаю испытывать непреодолимую усталость. Мне даже приходится встать на ноги и опереться о стену. Голова идет кругом. В какой-то момент я, поднявшись на ноги, закрываю глаза. Ужасные глаза тут как тут, я стряхиваю с себя наваждение и иду на кухню. Òса режет овощи и быстро оглядывается на меня, оторвавшись от разделочной доски.
Я подхожу и встаю рядом:
– Если хочешь, я могу нарезать.
– Не надо, сама сделаю. Лучше прими пока душ.
– И так сойдет.
В этот раз жена смотрит на меня чуть дольше. На секунду встретившись со мной глазами, она окидывает меня взглядом:
– Подожди, разве ты не собираешься помыться перед их приходом? И переодеться? Ты ходишь в этой одежде уже больше недели.
Это замечание вызывает во мне злость. Она меня упрекнула. Обвинила. Может быть, даже уличила. Только что пробудившееся желание сблизиться полностью погасло, уступив место раздражению, вновь придавшему мне силы. Я уже больше не чувствую усталости. Хочет готовить без меня – пожалуйста, меня ждут более важные вещи, чем ее проклятые гости. Как, например, исследование морального кодекса человека. Именно этим я занимался последний раз, когда меня прервали. Я ухожу из кухни в кабинет, закрываю за собой дверь. Располагаюсь поудобнее и читаю последнюю строчку своих записей:
«ЧЕЛОВЕК – НАСЛЕДУЕМЫЙ МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС????? ПРОВЕРИТЬ!»
Меня осенило, что должен существовать общий знаменатель. А иначе по какому признаку мы все определяем героя? В кинозале зрители единодушно болеют за того, кто победит в конце фильма, и жаждут наказания для злодея. Мне это представляется странным. Разве нас могут восхищать понятия справедливости, самопожертвования и морального пафоса, если мир, который мы строим, зиждется на их полном отрицании? Зачем мне идентифицировать себя с добрым и бескорыстным, если действительность учит меня, что легче всех высот достигают эгоисты? Мог ли идеал героя достаться нам по наследству? Как отпечаток, сохранившийся по какой-то причине в процессе эволюции?
Продолжаю искать дальше.
