Мой взгляд падает на сумочку Йенни, умышленно повешенную на спинку стула для привлечения внимания. Достаточно невзрачная вещь в коричневых тонах с клетчатым орнаментом из маленьких бежевых цветочков и букв. Я много раз видел подобные сумочки и каждый раз удивлялся, почему все женщины хотят иметь одинаковые сумки. Несмотря на богатство выбора.
Дети быстро заглатывают еду и убегают наверх к своей видеоигре. Взрослые продолжают натянутую беседу. Йенни описывает широко обсуждаемый метод найма персонала, о котором она читала в газете – как сетевые магазины, торгующие продуктами и одеждой, собирают на собеседования очереди из ищущей работу молодежи. Каждому дается по две минуты, и если за это время человек не смог произвести достаточно хорошее впечатление, его отсеивают. Разговор течет дальше: обсуждают новое мобильное приложение, шансы на успех Швеции в чемпионате Европы по футболу и вновь возвращаются к теме летнего тепла, которое либо будет, либо нет.
Я молчу, и мне все труднее сидеть спокойно. Мой взгляд постоянно притягивает сумочка Йенни. Мое новое восприятие реальности превращает этот предмет в пятно позора, бросающее тень на мой дом. Ведь за последние месяцы я так многое прочитал и узнал.
Когда я решаю взять слово, перебивая Маркуса, он рассуждает о пробках в северном направлении на трассе Эссинге.
– А вы знаете, что в Дарфуре ежедневно умирает по сто человек? – Маркус умолкает, и все переводят взгляды на меня. – Около пяти миллионов проживающих там людей зависят от гуманитарной помощи. – Òса и Йенни обмениваются взглядами. Маркус неуверенно улыбается. – Одна студентка из Дании, изучающая искусство, пришла в возмущение от того, что мир ничего не предпринимает по этому поводу, и средства массовой информации почти ничего не пишут о проблеме; она решила помочь сама, используя свои работы. Нарисовала голодающего ребенка с сумкой и собакой чихуахуа, назвав свое произведение Simple living
[24]. Потом она напечатала это изображение на футболках – они разошлись как горячие пирожки, и на вырученные деньги студентка закупила медицинское оборудование, которое отправили в Дарфур.
– Круто, – заметил Маркус, отпивая глоток вина. – Приятно слышать, что в мире есть неравнодушные люди.
– Да, это так. – Я смотрю на него в упор до тех пор, пока ему не становится некомфортно, и он не опускает взгляд в свою тарелку.
Òса берет в руки бутылку вина:
– Кто-нибудь еще хочет?
– Но, к сожалению, история на этом не заканчивается. – Не обращая внимания на предостерегающий взгляд Òсы, я продолжаю. – Оказалось, что сумка, изображенная на рисунке, очень напоминает продукцию Луи Виттона. – Òса встает с места и уходит на кухню. – Компания заявила, что футболки – коммерческий продукт, и решила подать иск на художницу, чтобы обязать ее выплачивать по пять тысяч евро в день, а когда студентка опубликовала повестку в суд в Интернете, претензии возросли до пятнадцати тысяч в день. И ей пришлось остановить продажи. Откуда ей взять средства на юридический спор с транснациональной корпорацией? Правда, абсурдно? Она всего-навсего хотела помочь детям и больным из Дарфура.
Йенни и Маркус промолчали в ответ.
– Маркус, ведь ты – консультант по развитию брендов. Скажи, это был умный способ укрепить доверие к бренду? С другой стороны, понятно, что их клиентам, скорее всего, наплевать. Можно предположить, что те, у кого есть хотя бы какие-то моральные принципы, стали бы бойкотировать такую компанию.
Секунду Йенни сидит молча, потом, поднимаясь с места, обращается ко мне:
– Знаешь, Андреас, я не в курсе, что у тебя за проблемы, но общаться с тобой, черт побери, стало неприятно. Я понимаю опасения Òсы.
– Но вы ведь не собираетесь уходить? Мне кажется, еще будет десерт. – Говорю я, всплеснув руками.
Йенни берет свою сумочку:
– Я не слышала этой истории о Луи Виттоне и понимаю, что поводом для твоей лекции послужила моя сумочка. Но, как я уже сказала, я на самом деле не имела об этом ни малейшего понятия.
– Об этом можно прочитать в Интернете. Речь идет просто о способности к ответственному потреблению.
– Конечно. Именно поэтому у вас с Òсой у каждого по айфону? Раз уж ты такой ответственный, поищи информацию о производстве айфонов в Китае. Или тебя больше возмущают товары, которые тебе самому не нужны?
Встав с места, я иду за своим айфоном. Вернувшись к столу, опускаю его в бокал с невыпитым вином.
– Ну вот. Ты довольна?
– Черт, ты сошел с ума, – восклицает Йенни, качая головой.
– А ты что собираешься сделать со своей сумочкой? Теперь, фланируя с ней как ходячая реклама, ты уже не сможешь утверждать, что ничего не знаешь.
Она поворачивается к Маркусу:
– Я хочу домой, сейчас же. Сходи за детьми, я вызову такси.
Спустя мгновение я остаюсь в комнате один. С кухни доносятся извинения Йенни за внезапный отъезд. Похоже, Òса не пытается их задержать.
Я ухожу в свой кабинет. Плотно закрыв за собой дверь, достаю записную книжку.
Чувствую, как вновь обретаю покой.
Отныне меня уже ничего не побеспокоит.
Будиль
Любовь с непривычки легко можно принять за болезнь. Я никогда так плохо не спала по ночам и не терзалась в светлое время суток. Разум и рассудительность покинули меня. Я пыталась опомниться, напряженно старалась возродить свою увлеченность каменными топорами и древними артефактами, но постоянно теряла нить, и мысли мои возвращались к Кристеру.
Как я любила в ту весну! Влюбленность была безумной: все мое «я» растворялось в саморазрушительном симбиозе, и никаких признаний в любви не хватало, чтобы прогнать страх ее потери. Нам надо было убеждать друг друга снова и снова. Мы ежедневно писали письма и страдали от одиночества в выходные, когда почтовые ящики оставались пусты; каждый вечер мы часами висели на телефоне, пока мои соседи по студенческому коридору не установили правила пользования общим телефоном. Пришлось бегать к телефонам-автоматам, которые стали проедать значительную часть моей стипендии.
Но это было совершенно не важно. Для меня был важен только Кристер.
Случалось, что мои занятия затягивались до вечера, и я помню, с какой тревогой бежала по улицам, чтобы успеть к назначенному времени телефонного разговора. Однажды я пропустила его и потом несколько вечеров подряд убеждала Кристера, что это никак не связано с Хенке. Я помню его язвительный голос, не внемлющий моим уверениям. Неспособность добиться, чтобы мне поверили. Кристер обвинял меня в неверности, и мое сердце было готово разбиться от его угроз оставить меня.
– Я не могу жить в отношениях с человеком, к которому не испытываю доверия, – сказал он, и я была готова на все, что угодно, лишь бы меня впустили обратно.
