Александр Иванович вошёл в это питейное заведение и огляделся.
– Добрый день, – поздоровался с ним распорядитель. – Вас ждут. Следуйте за мной.
Он сдал шляпу и трость сотруднику ресторана и пошёл следом за распорядителем. За небольшой декоративной перегородкой находился столик с видом на сцену и на вход. Однако вследствие того, что перегородка решётчатая в мелкую клетку, от входа разглядеть, кто там сидит, не представлялось возможным. Более того, не вполне понятно было – сидит ли вообще кто. А дверь, подёрнутая занавеской, позволяла покидать этот столик без лишней огласки.
– Удивили Вы меня, Александр Иванович, – произнёс Максим, аккуратно отрезая кусочек мяса. – Неприятно удивили. Впрочем, присаживайтесь.
– Мне казалось, что Вы хотите, чтобы я стоял.
– Вы – нет. Они – да.
Чуть помедлив, Гучков присел к столу, и официант споро поставил тарелку и стал раскладывать приборы. Заказывать было ничего не нужно: за него всё уже сделали, и ужин подали без лишних слов.
– Я, знаете, люблю, когда мясо с кровью. Если не по душе, только скажите.
– С кровью? – задумчиво переспросил Гучков, внимательно наблюдая за Максимом. – Зачем Вы пригласили меня на беседу? Почему не стали говорить открыто?
– Почему? – хмыкнул Меншиков и уставился на певицу, что пела со сцены. – Обратите внимание: певица Натали.
Гучков повернулся на аплодисменты и окинул взором невысокую женщину с несколько плотной, но прямо-таки точёной фигуркой и с хорошо уложенными длинными тёмными волосами.
– Всё равно года проходят чередою и становится короче жизни путь, – затянула она песню из кинофильма «Ликвидация». И неплохо так затянула… – Не пора ли мне с измученной душою на минуточку прилечь и отдохнуть? Всё, что было, всё, что ныло, всё давным-давно уплыло, истомились лаской губы и натешилась душа. Всё, что пело, всё, что млело, всё давным-давно истлело, только ты, моя гитара, прежним звоном хороша…
– Неплохо, – согласился Гучков, больше присматриваясь к прелестям певицы, чем прислушиваясь к её голосу. – И всё же, Максим Иванович, я Вас не понимаю. Зачем всё это?
– Зачем? Хочу обновить репертуар. Я здесь обкатываю новые песни и смотрю за реакцией людей.
– Я не об этом, – покачал головой Гучков и начал отрезать кусочек мяса.
– Скажите начистоту, Александр Иванович, Вы верите в Керенского?
– Верю? Странный вопрос.
– Зачем Вы с ним? Просто из-за того, что он предложил вам должность?
– Да, – долго и слишком тщательно прожевав мясо, ответил Гучков. – Император погиб. Ситуация вышла из-под контроля. Александр Фёдорович контролирует ситуацию, и он единственная сила, которая может сохранить целостность Империи.
– Формально – он государственный преступник. Вас это не смущает?
– Вы имеете в виду законное право престолонаследия?
– Да. Он не имел права присваивать себе власть и созывать Земский собор. Это всё незаконно.
– Вы знакомы с Дмитрием Павловичем? Это ещё большая амёба, чем Николай. Да, незаконно. Но он взял власть и держит её крепко.
– То есть Вы догадываетесь относительно заказчика?
– Да Бог мой! Об этом не догадывается только слепой и глухой. Во всяком случае в Петрограде. Но за Керенским власть. За ним армия.
– Вся ли?
– Юго-Западный фронт уж точно. С Ренненкампфом тоже идут переговоры. Ещё немного, и он сможет объединить рассыпающееся полотно Империи.
– Вы, я вижу, оптимист. Безудержный оптимист.
– Вы так не думаете?
– Я думаю, что в человеке всё должно быть прекрасно: погоны, кокарда, исподнее. Иначе это не человек, а млекопитающее, – хохотнув, произнёс наш герой и отхлебнул брюта.
– Что?
– Друг мой, Александр Фёдорович не обладает никакой реальной властью. Он мыльный пузырь. Кто за ним стоит? Часть крупных промышленников и купцов, часть военной аристократии и радикально настроенные маргиналы, анархисты там или эсеры. Его группа поддержки – противоестественна и возможна только в моменте. Потому что их интересы взаимно исключают друг друга. Но если купцы да промышленники ещё смогут как-то поладить с офицерами, то с маргиналами им точно не по пути. Очень скоро все эти эсеры и анархисты, вкупе с прочей шушерой бесноватой, начнут кристаллизироваться вокруг тех, кто пообещает им разрушить мир до основанья и уже завтра на его обломках построить Светлое будущее. Керенский уже мечется, пытаясь собрать воедино расползающееся лоскутное одеяло своих временных союзников. Я бы даже сказал – попутчиков.
– Но останется армия, – чуть нахмурившись, возразил Гучков.
– Часть армии. Не забывайте – заказчик слишком очевиден, поэтому войска, что были верны Императору, воспринимают Александра Фёдоровича крайне негативно. Ренненкампф не пойдёт на союз с ним. А значит – и Северный фронт. Юго-западный фронт также неоднороден. Там как Ноев ковчег: всякой твари по паре. По сути – просто неоднородная мешанина из разнообразных оппозиционно настроенных офицеров и генералов. Оппозиционно настроенных против Николая. Его смерть была большой ошибкой. Нужно было его как-то свергать и держать на даче как пугало. Но наши заговорщики поступили так, как смогли в силу своих куцых умственных способностей.
– Вы слишком мрачно настроены, – покачал головой Гучков.
– Отнюдь не мрачно, отнюдь. Просто реалистично. Помяните моё слово: через месяц-другой красные и анархисты попытаются устроить переворот. И за Александра Фёдоровича никто не заступится. В нём обманутся и разочаруются. Он всем чужой. Кому-то был, кому-то стал, кому-то только станет.
– Красные с анархистами?
– А разве не они оказались главной действующей силой этого бунта? Промышленники и купцы давали деньги. Армия не вмешивалась, будучи вне политики. Что стало важной поддержкой и надёжным тылом для заговорщиков… и они всё сделали сами. Те люди, что сейчас всплыли во Временном правительстве, – просто пена. Что Вы так на меня смотрите? Или Вы бегали и взрывали чиновников? Вы годами промывали мозги рабочим и крестьянам идеалистичными бреднями? Вы, наконец, полезли взрывать Царя? Нет. И все эти люди, что годами работали на переворот, не удовлетворены. Они хотят большего. Их интересы, их мечты и чаяния проигнорированы. А значит – что? Думаете, они просто так разойдутся по домам? Смешно. Наивно и смешно. Хуже того: Керенский не может дать им того, что они желают. Просто потому, что тогда против него повернутся армия и промышленники с купцами. Сейчас он в позиции обычного лавочника, который торгуется за лоток с несуществующими пирожками.
– Пока он успешно торгуется.
– Ключевое слово – «пока». И я, друг мой, делать ставку на политический труп не хочу. Николай, положив руку на сердце, был полным ничтожеством. Но за ним была власть. У него были преданные ему войска и чиновники. Народ, который видел в нём что-то, выдуманное самим же народом, но это что-то было светлым. Ведь далеко не все оказались в восторге от гибели Царя. А убийство его дочерей так и вообще посчитали редкой низостью. Взрывая юных дев, славы да доблести не стяжают. За Керенским нет ничего, кроме шаткого табурета, на котором он пытается устоять, и сомнительной славы. Ставить на него – плохая затея.
