Аргент мучительно застонал, когда ее ласковые руки, вдруг осмелев, нежно скользнули по его плечам, шее, зарылись в его черные блестящие волосы. Ее нежные губы были так близко и выглядели так соблазнительно… Он все еще помнил их волнующую мягкость и их нежный вкус, помнил так ярко и четко, что подумал — это всего лишь воспоминания, когда осторожно, почти робко коснулся их еще раз, целуя и охмелевая от их податливой нежности. Именно сейчас и здесь Уна каким-то шестым чувством поняла, почуяла, что можно. Можно обнять сурового магистра, прикоснуться к нему. И он покорится, не будет противиться.
Аргент целовал Уну, стискивая ее в объятьях, взахлеб дыша ее дыханием, прижимая к себе и обмирая от той мысли, что давно мучила его — Уна ведь сегодня могла погибнуть. Одним богам известно, каким усилием воли он удержал себя, не вмешиваясь в ход драки, желая «обстрелять» новобранцев, понимая, что так будет верно и правильно, и едва не сходя с ума от вида страшных когтей, занесенных над раскрытой для удара грудью девушки.
И ведь она нравилась ему.
Дерзкая, смелая, наивная и упорная — она нравилась ему, привлекала его взгляд своей свежестью и юностью. Ведомая своей целью, она трепетала от страха, но не сдавалась… так трогательно и щемяще — до слез.
— Мисс Вайтроуз, — произнес Аргент хрипло, через силу отрываясь от этих сводящих его с ума губ, от их ласковых прикосновений, от чудесного вкуса языка юной девушки. — Это недопустимо — то, что мы сейчас делаем. Вы это понимаете? Недопустимо и запрещено.
— Можно все, — пробормотала Уна, нежно и тонко касаясь влажным ротиком его сурово сжатых губ. — Главное — не попасться…
Со стоном стиснув тонкое тело юной девушки, Аргент, словно обезумев, целовал ее губы, еще противясь, с трудом привыкая к произнесенному Уной слову «можно».
— Вы потом пожалеете об этом, — пробормотал Аргент, зарываясь лицом в ее растрепанные рыжие волосы, еще хранящие нежный аромат духов.
— Вы пожалеете, если не сделаете этого, — шепнула Уна, вкрадчиво распуская застежки на его рубашке и добираясь ладонями до горячей кожи. — Потому что однажды может произойти так, что вас со мной рядом не окажется, и я уйду…
— Не смейте так говорить! Не будет этого! Никогда!
Ее коварные слова попали точно в цель, найдя то самое живое, уязвимое местечко в сердце, что Аргент скрывал ото всех. Укол мучительной болью отозвался в его душе, и Аргент, забывшись, целовал Уну снова и снова. «Я не могу потерять тебя, девочка моя! Не могу!»
Словно обезумевший, он подхватил ее, его руки зарылись в ее распущенные косы, губы со страстью снова приникли к ее губам, и Уна снова ощутила тот самый поцелуй — изощренный, волнующий, безумно откровенный, обжигающе-приятный, словно Аргент своим языком овладевал ею, лаская ее рот.
От этого бесстыдного проявления страсти Уна тонко и жалобно застонала, попытавшись сжать колени, чтобы скрыть мгновенно вспыхнувшее в ней желание и стремительно намокшие трусики, но мужчина не позволил ей этого сделать. Мгновение — и она оказалась прижата спиной к стене, изнывая от страсти, исцелованная его горячими губами, растрепанная, истисканная его жадными нетерпеливыми руками. Сжав ее бедра, Аргент заставил Уну скрестить ноги у него на пояснице, придерживая девушку под ягодицы, жадно тиская ее податливое тело, проникая в нее пальцами — до вскриков, — и, кое-как справившись с первой, самой жадной жаждой, прижав девушку к себе, как самое дорогое сокровище, отнес ее в спальню.
С ее одеждой он расправился быстро и даже агрессивно, сдернув с вожделенного тела серую униформу академии, распотрошив Уну, как ребенок — конфетку, нетерпеливо и поспешно. Сдернув с ее бедер маленькие трусики, Аргент с силой развел в стороны ее ноги и прижался губами к мокрому лону, целуя жадно и горячо, так чувствительно, что Уна вскрикнула, затрепетав, ощутив его язык проникающим в ее горящую желанием дырочку.
Ее прекрасная юность кружила ему голову, ее вскрики, испуганные охи и откровенные стоны будоражили кровь, и он хотел слышать как можно больше свидетельств ее наслаждения, ее изнеможения под его руками, под его губами.
Эту девчонку ему хотелось замучить до изнеможения, до воплей, до экстаза, проливающегося слезами и воплями, дрожью и спазмами.
Беспомощно расставив перед ним ноги, девушка заходилась в стонах, пока он жадно вылизывал ее чувствительное тело. Под его ладонями тонко дрожали ее раскрытые перед ним напряженные бедра, Уна вся сжималась, стараясь перетерпеть острое удовольствие, когда его язык настойчиво теребил ее ставший таким чувствительным клитор, а пальцы поглаживали мокрую горячую дырочку, сжимающуюся от каждого его прикосновения.
— Если Флетчер, — выдохнул Аргент ревниво, поглаживая раскрытое перед ним лоно и нарочно грубо вводя в него пальцы — так, что Уна заворчала, дрожа, чувствуя, как Аргент грубо двигает рукой, жестко и сильно толкаясь в ее тело, лаская ее изнутри и с удовольствием слушая ее низкий, хриплый вой, — хоть пальцем к тебе прикоснется, я откручу головы вам обоим, ясно? А если ты посмеешь с ним заигрывать у меня на глазах, чтоб меня позлить — я убью тебя. Просто убью.
Уна не ответила.
Чуть приподнявшись на локтях, жалобно постанывая, она пыталась заглянуть себе между ног, чтобы увидеть, что там вытворяют пальцы мужчины, но он не позволяет ей сделать этого. Уна чувствует, как сердце ее выбивает бешенный ритм, когда жадные руки Аргента терзают и ласкают ее тело, то заставляя выгибаться дугой и кричать «еще, еще, пожалуйста, еще!», то принуждая мирно улечься в истерзанные простыни, жалобно поскуливая, ощущая нежные, почти невесомые прикосновения его губ у нее между ног.
От его жадных хищных ласк Уне кажется, что все тело ее пылает, наслаждением полна каждая клеточка, и малейшее прикосновение доводит ее до исступления, до дрожи, до крика, до бессовестных движений бедер, когда она, прижав его руку к своему лону, сжав ее коленями, бессовестно насаживается на его пальцы сама, исходясь стонами, мечась по постели словно в беспамятстве и не понимая уже, существует ли жизнь без этого острого наслаждения, заставляющего ее лоно пульсировать сладкими спазмами.
Когда Аргент, освободившись от одежды, лег рядом с ней, покрывая ее лицо легкими нежными поцелуями, она могла только жалобно и беспомощно постанывать, вздрагивая от медленно проходящего удовольствия.
— Ты похожа на испуганного олененка, — шепнул Аргент, склоняясь над ее грудью и осторожно целуя ее розовые соски. — Такая же беззащитная…
Он опускается на нее всем телом, прижимается к ее дрожащему животу, к ногам, которые ему приходится разводить силой, чтобы прикоснуться к ее горячему истерзанному лону своим возбужденным членом. Уна протестующе стонет, и тут же закусывает губы, когда горячая головка его члена упирается в ее истекающее смазкой лоно. Жаждущее, готовое принять его. Аргент чувствует легкое сопротивление ее тугой плоти, когда головка проникает в узкий, сжавшийся вход, чуть насильно, причиняя легкую приятную боль. Он подхватывает ногу девушки под колено, поднимает ее повыше, делая Уну максимально раскрытой перед ним, и толкается в ее тело первый раз, сильно, жестко, проникая глубоко, до самого бархатного упругого донышка, заставляя девушку принять его полностью. Затем еще и еще, сильно, крепко, жестко, наслаждаясь острыми ощущениями, которые приносит ему ее упругое, узкое лоно. Насаживает ее на свой напряженный член, и удовольствие остужает его нервы как желанная прохлада.
