— Прости, принц, — четко произнес Гаррет. — Я не смогу быть твоей игрушкой, как обещал. Не смогу служить тебе как магический зверь, хотя, видит Бог, я бы этого хотел. Но Вседверь выбрала меня на роль хранителя, — он обернулся ко всеми забытой волшебнице, которая все это время молча наблюдала невероятные события, разворачивающиеся здесь. — По крайней мере, мою совесть невозможно купить за деньги. Паладином твоим будет Джон — он согласился отдать свой дар в обмен на прощение мне. Думаю, из него паладин выйдет лучше, чем из меня; он добр и справедлив, и не обидит никого зря.
Гаррет разжал пальцы; в ладони его лежала серебряная монета, потемневшая от времени. Щелчком пальца Гаррет подкинул ее, и волшебница ловко поймала серебряную вещицу, на которую когда-то сменяла свой дар и Истину.
— Убирайся отсюда, — грубо произнес он. — Теперь это мой замок. Вседверь сказала, что грех уничтожать мой дар — весь, что я забрал у Корнелиуса, — просто так. Он должен послужить людям. Он весь во мне. Я слышу каждый вздох и каждую слезу замученных здесь людей. Они будут помогать мне принимать решения, когда просители будут приходить ко мне.
— То есть, Корнелиус больше не выйдет из Вседвери? — осторожно спросила Уна. — Ты ведь не выпустишь его?
Гаррет обернулся к сестре и покачал головой.
— Не выпущу, — ответил он. — Но есть еще один. Ему дан еще один шанс — последний. Теперь он просто смертный, и Вседверь хочет посмотреть, как он распорядится свой жизнью.
Глава 19. Ночь, эликсир и кисти
Осень плела свое золотое кружево, алые с желтым листья таинственно шелестели на ветру, и Уне, которую Аргент нес на руках по аллее до самой академии, казалось, что склоняющиеся над ней деревья шепчут ей какую-то тайну.
— Все кончилось, — ласково шептал Аргент Уне, крепко обвившей его шею руками, — все хорошо…
И это было действительно так.
Братья были спасены.
Даже больше того — сама того не ведая, Уна спасла их от еще большей беды, от смерти и позора, от забвенья, и они нашли свое место в мире, встроившись в его причудливый рисунок, как кусочки смальтовой мозаики в картину. О такой карьере для них отец даже и мечтать не мог… не мог…
Уна закрывала глаза и обращалась к отцу, к его духу — где бы он сейчас ни был, — глядя на раскачивающиеся над е головой звезды в ясном осеннем небе.
«Я все исправила, папа. Я всех спасла — корме тебя. Ты прости меня за это. Наверное, я очень слабая, я не успела, не смогла. Я одна ничего не смогла бы, если б не Дерек и Демьен, но я помогала им. Помогала…»
Аргент, подслушивающий ее мысли, чуть слышно смеялся, крепче прижимал ее к себе, целовал ее прохладную щеку и шептал:
— Ты не слабая. Ты очень сильная и храбрая девочка. Сильнее и храбрее всех. Золотая моя девочка…
Его голос предательски дрожал, Аргент снова целовал Уну — так, словно страх потерять ее снова накрывал его с головой, словно он опять видел занесенную над девушкой ногу каменного истукана, и его вновь нужно было остановить.
— Никогда больше не ввязывайся в подобные истории, — говорил он, и сам себе не верил. Агент Алого Короля, его верная слуга — разве могла Уна жить иначе? Ее жизнь принадлежала Королю, и ее первый долг был служить ему и королевству. Это не первая и не последняя опасность, подстерегающая девушку на ее жизненном пути, и иначе быть не могло…
И, понимая все это, Аргент снова и снова крепко сжимал свою Уну, свою драгоценность, словно желая ее защитить, спрятать ото всего мира в своих объятьях.
— Что же ты делаешь со мной, девочка моя… что делаешь…
Жар его страсти, его дрожи и страх потерять Уну, ощутить вместо нежной тяжести ее тела в руках пустоту, передался и ей. Девушка, прильнувшая к Аргенту, словно тоже пережила его чувства — страх потери и неистовое желание всегда быть рядом, вместе, касаться рукой, чувствовать тепло тела и близость. Ее губы осторожно коснулись его шеи, чуть выше алмазного блестящего ворота, и он вздрогнул от этого невинного легкого поцелуя как от удара молнии, поразившей его до самого сердца.
— Уна, любимая моя девочка…
В комнате Аргента было темно, и Уна не видела, как и куда рассыпалась его алмазная броня, куда отправилась сдернутая с ее плеч пажеская куртка и сброшенный Аргентом бархатный жилет. Влюбленные одержимо, словно в последний раз, целовались, торопливо освобождая друг друга от одежды, охмелевая от охватившей их страсти, выпивая горячее дыхание друг друга и наслаждаясь долгожданным ощущением горячей обнаженной кожей под своими ладонями.
— Негодная непослушная девчонка, — шептал Аргент, покрывая жадными поцелуями шею и плечи Уны, — я вынужден заняться твоим воспитанием и отучить тебя мне врать и скрывать от меня свои планы…
— Займись, — прошептала Уна. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое легкое шелковое касание его губ к ее разгоряченной кожей ощущалось ею так, словно Аргент прикасался к оголенным нервам, и удовольствие растекалось по ее телу горячей волной, заставляя постанывать и вскрикивать, когда он прихватывал тонкую кожу зубами.
— Уверена? — произнес Аргент, чуть посмеиваясь в темноте, и Уна, закрыв глаза и раскинув руки, лишь чуть кивнула головой, розовым язычком облизнула губы, и Аргент склонился и поцеловал их, словно спелый сочный плод.
— Ну, тогда требую полного повиновения… не открывай глаза.
В темноте запахло нагретыми яблоками и земляникой, и Уна, вздрогнув, почувствовала, как ее губ коснулось что-то мокрое.
— Что?! — вскрикнула она, чувствуя, как Аргент неспешно обводит контур ее губ. — Ты не шутил про кисти?..
— Нисколько, — ответил он, водя смоченной в зелье кистью по губам Уны. — Я давно размышляю над тем, что неплохо было бы поиграть так… а теперь молчи. Помни — ты обещала слушаться и подчиняться. Или я тебя отшлепаю…
Влажная кисть скользнула с губ Уны на ее щеку, выводя замысловатый узор. И девушка, вдыхая приятный знакомый аромат, почувствовала, как дыхание ее учащается, как горячая кровь быстрее бежит по венам, и как губы становятся подозрительно чувствительными — до такой степени, что прикосновение ветерка, струйки воздуха над ее лицом, показались ей прекрасной и желанной лаской, возбуждающей до нежных спазмов в животе, до предательской влаги между ног. Аргент склонился над Уной, и она застонала и забилась от внезапно вспыхнувшего желания, едва его дыхание коснулось ее возбужденных губ.
— Понимаешь теперь, чем опасна эта штука? — чуть посмеиваясь, произнес Аргент, продолжая вырисовывать причудливые узоры на коже девушки. — Если это зелье нанести на некоторые места… чувствительные… то наслаждение будет непередаваемым, прекрасными… мучительным.
;Последнее слово он буквально выдохнул Уне на ушко, с жестокой ноткой страсти в голосе, и Уна вспыхнула стыдливым румянцем, уловив запах собственного возбуждения.
Аргент меж тем склонился и поцеловал Уну, страстно проникнув языком в ее рот, и Уна почти закричала от острого удовольствия, граничащего с безумием, которое она испытала от одного только поцелуя. Губы ее горели, от прикосновений языка Аргента девушка возбуждалась все сильнее, и отчего-то ей хотелось, чтобы он своим членом коснулся ее возбуждённого ротика…
