Это было лучшим признанием в любви, какое вообще возможно. Самым отчаянным и молчаливым, прожитым, красивым, глубоким. Казалось, вся постановка создана именно для того, чтобы рассказать мою историю, это отчаяние и стремление идти дальше вопреки причиненной мне боли. Идти с гордо поднятой головой. Вит обязан был все понять и прочувствовать.
Вот только в конце действия, когда кулисы сомкнулись за нашими с Дэном спинами, а в зале зажегся свет, я увидела, что спонсорская ложа пуста и все напрасно.
Пока танцоры отдыхали, я расхаживала по гримерке, пытаясь справиться с эмоциями. Меня трясло. Вит не пришел на премьеру. Как это вообще возможно? Большего неуважения невозможно представить. Ладно, ко мне — к Адаму! Ни один из наших именитых меценатов не отказывался от возможности увидеть постановку первым. В особенности в день, когда в зале ни единого пустого места. Ну, кроме спонсорских, конечно. Что ж, если Астафьев собирался наглядно показать мне, насколько мало я значу, ему это удалось. Или дело вообще не во мне? Это для меня каждая мысль о нем, что танец с сошедшим ногтем, причем без обезболивающих. Может, Вит действительно получил свое, разочаровался и теперь в восторге от своей насквозь женатой жизни?
Почему он не пришел? Точнее — они. Неужели пока собирались, так увлеклись друг другом, что сумели добраться только до кровати? Она, должно быть, надела изумительное платье, чтобы блистать на встрече с ангелами балета, а он не сдержался. Я даже знаю, что он мог не сдержаться. Как это раньше случалось из-за меня. И пока я вытягивала шею, силясь разглядеть в зале любимое лицо, Вит ласкал свою законную супругу.
Нет, я на жалела, что танцевала с отчаянием безответно влюбленной женщины, но теперь от этого было лишь больнее. И во всем мире не нашлось бы пилюль, способных заглушить это чувство. А как бы я все же хотела этого! Просто съесть таблетку от хворы по имени Вит Астафьев, и чтобы отпустило. Потом еще, и еще, и еще — пока не пройдет полностью. Впрочем, почему нет? Маме же дают транквилизаторы, заглушающие мысли о потере любимого, жаль только, что все это дополняется жутким диагнозом.
— Пора идти, — заглянула ко мне в гримерку девушка с микрофоном и чуть смешалась, заметив мои опасно сверкающие слезами глаза.
Пришлось кивнуть и вернуться на сцену, хотя желания продолжать не было никакого. Даже мысль о том, что впереди самые лучшие и эмоциональные сцены, не помогла. Действие начиналось с меня одной. Того самого звездного соло, которым мы с Адамом убедили Вита дать денег на спектакль. И будь этот баран в зале, он бы обязательно почувствовал разницу и обомлел. Если бы он только был! Ноги и руки напоминали вату, когда я выходила на сцену. Ниточки, которые держали меня в первом акте, теперь исчезли, и мне хотелось растянуться прямо на сцене и тупо лежать, глядя на металлические конструкции… Однако все мое бессилие смело волной дикой злости, когда я увидела на сцене скрипача. Аж споткнулась. До этого как-то не думала, что все лучшие моменты пройдут под его скрипку и зрительское внимание будет направлено совсем не на балерину. Да черт возьми, и тут обокрали!
— Внезапно мне захотелось сбежать, — многозначительно протянул Юрий, задвигая ногой за кулису запасной смычок. — За что вы меня ненавидите?
— Я вас не ненавижу, — фыркнула я и села прямо на доски, расправляя юбку. Именно так начиналась сцена.
Злость как всегда придала мне сил. Даже если Вита в зале нет, я не позволю зрителям таращиться на этого мегатитулованного. Да, мои полки еще не заставлены наградами, но все впереди. Уже одно то, что я танцую ведущую партию, — очень немало.
— Быть может, я просто не привык к пылкости балетных натур.
Я лишь хмыкнула и изящно сложила руки, падая на них лбом. Гвалт зала отдалился, остались только удары сердца. Я не рассчитала время и слишком долго просидела так, прислушиваясь к своим чувствам и вдыхая пыль, оставленную сотнями балерин до меня, для меня. Их опыт и силу. Пока кулисы не разъехались в стороны, оставляя меня один на один с переполненным залом. И что-то внутри дрогнуло вместе с первыми пронзительными стонами скрипки, способными оцарапать до самого сердца.
Обида поднялась в душе новой волной. Вит не пришел, он не имел на это права. После всего, что сделал, он не оставил за мной даже шанса ответить ему со сцены. Пустая ложа как новое предательство. Я не имела права позволить ему уничтожить меня еще раз. Его больше нет и не будет в моей жизни никогда. Всегда есть только я и темное безумие внутри, из которого можно черпать и черпать эмоции — не иссушишь.
С очередным плаксивым пассажем по телу прошлась волна, и из осколков надежд поднялась не влюбленная девушка, но прима.
Глава 11
— Будь я проклят, если это не успех, — восклицал Адам, даже не думая выметаться из моей гримерки. — Интересно будет послушать и другие мнения, но, дьявол, Павленюк, это было великолепно!
Наверное, мне стоило бы радоваться комплиментам, но ничего подобного. Я совершенно точно знала, насколько великолепна была на сцене, потому что вернувшись сквозь театральный портал в свою жизнь, вдруг обнаружила, что этих рвущих душу эмоций не осталось — я отдала их зрителям. Ничего удивительного, что Адам в восторге, ничего удивительного, что Дэн душил меня в объятиях, именитый скрипач искренне хлопал в ладоши, а гримерная ломилась от цветов.
Десять минут назад я стояла на сцене в самом центре толпы и едва держала на лице картонную улыбку. На последнем дуэте с Дэном я почувствовала, как по щекам текут слезы, и так и не пришла в себя до самого финального выхода. Зал рукоплескал, рассматривал свою Кристину, а у той на щеках застыли разводы грима. Красотка, ничего не скажешь. И я бы хотела сказать, что мне было плевать, но краем глаза я заметила, как колыхнулась шторка спонсорской ложи, а значит, Вит видел. Второе действие — точно. Оно и к лучшему, что я не заметила их с женой раньше. Я танцевала для него первое действие, а вот второе, как и полагается приме, — для всех.
Адам собрался сопровождать меня на банкет лично, но восторга по этому поводу я не испытывала — и все из-за Дианы. Человек, который, рискуя карьерой, громит танцевальный зал “своего” театра просто обязан быть уверен в успехе попытки давления. А Ди мало того, что просчиталась и увидела «феноменальное» (как сказал балетмейстер) выступление, так теперь еще наш руководитель приведет меня аки звезду на встречу спонсоров под ручку. И он будет сиять. Ее друг и заступник, на которого она возлагала все надежды. И это при том, что он так и не отрекся от Ди. Проще говоря, Адам пытался усидеть на двух стульях, и это обязано было закончиться плохо.
— Дамы и господа, от имени всего нашего театра я рад приветствовать вас на премьере «Пари» — спектакля, который поставлен по сценарию вашего покорного слуги. Невозможно выразить словами, как я признателен вам за поддержку и внимание к творчеству труппы. И я хотел бы лично поблагодарить человека, без которого балет не увидел бы жизнь — Виктора Астафьева.
Адам указал в толпу прямо на Вита, и я поспешила опустить взгляд. Едва мы оказались в холле, как балетмейстер направился к микрофону. Я даже осмотреться как следует не успела. А ведь это первая встреча с человеком, который меня раздавил. Жестоко. Дэн ободряюще сжал мою ладонь, и я почувствовала прилив благодарности. Заставила себя поднять голову и обманчиво спокойно воззриться на Вита.
