— Нарисовать фоторобот любовницы твоего отца со слов матери? — рассмеялся Эд, весело посмотрев на меня поверх столика в кафе. Но, наткнувшись на мой серьезный взгляд, быстро замолк. — Извини, наверное, я чего-то не знаю.
В этом месте мне потребовалась пауза, и я сделала большой глоток фруктового чая, прежде чем начать рассказ о своей семье. Удивительно, но на этот раз было легче. Виту я рассказывала обо всем впервые. Не потому, что он ах как запал мне в душу с самого начала (хотя, может, это повлияло тоже), просто до него не находилось человека, осмелившегося спросить меня о прошлом в открытую. Обычно люди трусят спрашивать о личных катастрофах, предпочитая слухи и домыслы. И Эд бы не спросил. Но мне нужна была его помощь, и пришлось рассказать о ситуации матери, о том, по какой причине я ищу женщину из варьете.
— Досталось тебе, — сказал он сочувственно, и я непроизвольно вырвала руку из его утешающей ладони. Осознала ошибку, конечно, но мне вовсе не нужна была жалость.
Он свою ошибку понял и немножко нахмурился, но ничего не сказал.
— Ну так ты мне поможешь? — потребовала я.
— Нат, ты очень усложняешь, — отказался он. — Есть масса других способов. При расследовании убийства твоего отца как минимум полиция должна была опрашивать женщину, к которой он собирался уйти. Ты не думала поговорить с полицией?
— Я похожа на человека, у которого есть связи в полиции? Или думаешь, с дочерью убийцы, которая, скорее всего, является носителем параноидальной шизофрении, охотно пойдут на контакт? Плюс, я более чем уверена, что стоит мне попытаться добраться до этой истории, как вмешаются родные отца. Они очень не хотят ворошить грязное белье и мне уже дали это понять.
— Ты сказала, что это случилось под Новый год?
— Да, — кивнула я.
— Отлично. Послушай, ты доверяешь мне и моему житейскому опыту? — спросил Эд.
— О чем ты? — вздохнула я.
— Скажи мне, какого числа умер твой отец? — спросил он с грустной улыбкой.
Больше он ни о чем меня не спрашивал, лишь попросил взять паузу и подумать еще неделю. Я была против, но фотограф ни в какую не соглашался так сразу, а другого человека его профессии, не связанного с театром, я не знала. Вынуждена была пообещать обдумать все еще раз.
Думала, что буду дуться на Эдуарда и сходить с ума от нетерпения, но вместо этого потратила все время на планирование нового года. При том, что я почти всегда отмечала этот праздник в одиночестве, тут вдруг мне поступило целых два предложения присоединиться: от Дэна и его жены, а также от Юры, который решил потратить праздничную ночь на выступление в вип-ресторане. Каюсь, я хотела выбрать премьера, но скрипач оказался настойчивее. Его стараниями празднование в принципе переместилось в тот самый ресторан, а я оказалась вроде как парой нашему легендарному музыканту. Это было несколько неожиданно, так как после памятного поцелуя он меня не трогал. Скрипичный концерт, на который Юра меня пригласил, перетек в ужин, но мы лишь вспоминали времена учебы. И вот пожалуйста: Новый год будем встречать компанией на восемь пар, и прима со скрипачом — одна из них.
В общем, в круговороте дней я почти забыла о своей просьбе и очень удивилась, когда накануне годины смерти отца мне позвонил фотограф и пригласил съездить на кладбище вместе.
Шагая по промерзшей, едва припудренной пушистыми хлопьями снега земле, я немного стыдилась того, что плохо помнила, где находится могила. В смысле, мне было неловко перед Эдом, но не объяснять же, что это своего рода акт протеста. Отец хотел бросить нас в жизни, я не баловала вниманием его последнее пристанище. Можно было оправдывать себя отсутствием времени и личного автомобиля, но правда была в том, что я все эти годы злилась на отца за измены, попытку уйти, ложь… За то, что любила, а он меня предал.
— Прости, здесь все слишком однообразное, — буркнула я, засовывая руки в карманы пальто. Пальцы ужасно мерзли на холоде.
— Не извиняйся, — мягко ответил фотограф.
— Зря мы сюда поехали, не нужно было соглашаться, — ворчливо пожаловалась я. — Кстати, ты так и не сказал, подумал ли над моим предложением.
— Подумал. Позже поговорим, — отмахнулся он.
Я протиснулась между слишком близко поставленными оградами и огляделась. Кладбище практически пустовало. Это и логично: захваченные праздничной атмосферой люди предпочитали выбирать друг другу подарки, а не навещать умерших родственников. Кроме нас поблизости были только двое людей: женщина и ребенок лет десяти. Они стояли около одного из памятников, и внезапно… внезапно мне стало дурно, потому что я узнала этот памятник. Забыв обо всем на свете, рванула вперед, чтобы убедиться в правильности догадки, а на расстоянии метров пяти застыла, бестолково ловя ртом воздух.
Женщина что-то услышала или почувствовала, обернулась и побледнела, как привидение. Прижала ближе к себе мальчика, из-под шапки которого тут и там выбивались рыжие волосы. Цветом как у человека, на могиле которого эти двое стояли.
Выходит, у моего отца была не толпа любовниц, а другая семья. Полноценная, любимая, не наша. Та, в которую он хотел уйти. К другой женщине и другому ребенку.
Я мысленно отругала себя последними словами. Я думала найти эту женщину, чтобы простить с ее помощью отца, но вместо этого только сильнее возненавидела. Если раньше я надеялась, что папа хотел бросить ревнивую маму, но собирался поддерживать отношения со мной, то теперь поняла, что обманывала себя. Он нашел замену всем.
Поборов первую растерянность, я сделала еще несколько шагов по направлению к могиле. Но смотрела только на женщину, которая разрушила нашу семью, и с горечью отмечала, что, пусть безусловной красавицей она не являлась, в ней чувствовалось тепло, которого была напрочь лишена моя мать. Да и, бессмысленно врать, я — тоже, причем с детства. Ласковые домашние девочки не танцуют ведущие партии в балете.
— А кто вы такая? — спросил мальчик, отвлекая меня от изучения его матери, и я перевела взгляд на… брата? Впрочем, о чем это я? На совершенно постороннего ребенка… от моего отца.
— Никита… — одернула его женщина.
— Наташа, — ответила я автоматически.
— Приятно познакомиться, а я Никита, — добродушно представился он, заставляя женщину напрячься сильнее.
— Мы сейчас уйдем, вы можете остаться.
Могу остаться на могиле собственного отца, чтобы почтить его память? Вот спасибо! Неслыханная щедрость.
— Знаете, я не думаю, что это имеет смысл, — выдала я неожиданно для себя.
— Простите? — нахмурилась она.
— Очевидно, что у вас больше прав на посещение этой могилы, ибо я человека, в ней похороненного, совсем не знала.
— Вы не должны так говорить. Он столько времени терпел вашу мать из-за вас и смотрел, как она настраивает вас против него. Не смейте его винить!
Ее речь была сродни пощечине, но я лишь холодно улыбнулась.
