Отец даже и слышать не хотел об этой истории, сказав, что я наверняка всё преувеличила и нафантазировала, а руку сломала, лазая по деревьям. Он перечислил на мой счёт пятьсот кредитов, чтобы я привела себя в порядок и купила новую форму. С тех пор я возненавидела деньги нашей семьи.
А Киар Леру проявил виртуозное манипулирование. Даже мой отец не такой первоклассный манипулятор, как Киар Леру. Наверное, замысли я действительно что-то плохое против Космического Флота, я бы не выдержала такой психологической атаки и во всём призналась бы. Действия и методы командора были мне омерзительны настолько, что я всё никак не могла остановить поток слёз. Душу жгла обида, и в то же время я понимала, что глупо будет обижаться на командора. Он всё равно ничего не поймёт и не будет раскаиваться. Он сам предупреждал, чтобы я «пеняла на себя». Я пришла на занятие, наивно думая, что он будет подтягивать меня по физической подготовке, а он затеял всё это лишь с одной целью – выяснить ответы на собственные вопросы.
– Вставайте, – командор протянул мне руку, чтобы помочь подняться, но я отшатнулась от неё, как от ядовитой змеи. Доползла до стенки и встала, опираясь на неё.
– Послушайте, кадет Радонежский, Вы можете думать обо мне всё что угодно, но я в первую очередь офицер Космического Флота и должен был убедиться…
– Извините, сэр, я могу идти? – перебила я цварга. Кто я такая, чтобы он отчитывался передо мной? Не хочу слушать его лживые речи. Мне было мерзко находиться рядом с куратором.
– Идите, отдыхайте. Занятие окончено.
Я выбежала из зала «П-13», на ходу вытирая слёзы.
***
«Все как будто сговорились, чтобы достать меня сегодня», – со злостью думал Киар. – «Начиная с неприятного сюрприза в виде Аврелии в моей постели утром и заканчивая неутешительными прогнозами дока по состоянию здоровья моего брата». Док Дориан Бланк передал мне распечатки анализов Юлиана Леру во время обеденного перерыва с коротким: «Мне очень жаль».
– Шварх! Шварх! Шварх! – взвыл командор.
Его старший и любимый брат медленно умирал, а он ничего не мог поделать с этим: ни понять, почему тому стало неожиданно заметно хуже, ни найти подходящее лечение.
Со злости Киар ударил хвостом по столу, и от силы его мощного удара шип разломил не самую хрупкую столешницу надвое.
– И какого шварха мебель на станции такая хлипкая?! – недовольно произнёс Киар себе под нос.
Те временем роботы-уборщики выехали из специального отсека и принялись за ремонт мебели, благо она была сделана, как и подавляющее большинство предметов на станции, из трансформ-пластмассы и легко поддавалась ремонту.
Все лекции командор провёл, не глядя на кадетов, читая материал скорее на автомате, чем осмысливая сказанное. О том, что у него сегодня ещё и индивидуальное занятие с кадетом Радонежским, Киар Леру вспомнил в последний момент. За всеми беспокойными мыслями об ухудшающемся состоянии брата он даже забыл, что сам назначил дополнительную тренировку кадету, попавшему в ряды ККФОМ-цев исключительно по недоразумению. Его злило, что он должен тратить время на этого сопляка, когда мог бы попробовать поискать новое лекарство для Юля.
Время было без пяти минут восемь, а потому командор решил залезть в инфосеть станции через коммуникатор и проверить успеваемость Станислава. Каково же было его неподдельное удивление, когда за два дня учёбы кадет получил несколько оценок «отлично», в том числе и по физической подготовке! Последнее казалось Киару форменным издевательством! Да какое может быть «отлично», когда невооружённым взглядом видно, что Радонежский сломается от первого же порыва ветра?!
Самоуверенность и спокойствие, которое исходило от кадета, когда он вошёл в «П-13», было далеко не тем, что требовалось Киару Леру. Командор хотел понять, что задумал Радонежский, какое отношение имеет к капитану Валлуни, а кроме того, он подсознательно чувствовал фальшь в кадете, но всё никак не мог понять, в чём она состоит. Он намекнул, что видит нестыковки в его биографии, предложил чистосердечно во всём признаться и даже пообещал сохранить его тайну, но… кадет оказался тем ещё упрямым ослом.
Киару ничего не осталось, как целенаправленно вывести Радонежского из себя, чтобы получить ответы на свои вопросы. Разозлённые люди перестают контролировать речь и чаще всего непроизвольно открывают тайны. Взбешённый, как и в стельку пьяный гуманоид, говорит то, что думает, не фильтруя свои мысли. Спаивать кадетов в стенах Академии строго запрещено, а вот поиграть на их нервах – неплохой способ узнать то, о чём они думают на самом деле. А Киар Леру, как и любой цварг, умел виртуозно играть на чувствах.
Кадет Радонежский проявил небывалое терпение, постоянно вставая с пола в боевую стойку. Киар не мог не отметить колоссальную выдержку и упорство парня, особенно если учесть, что с утра у него была выматывающая тренировка на полигоне. Он рассчитывал с лёгкостью вывести кадета из себя, но командору пришлось попотеть, прежде чем он ощутил нарастающее напряжение и недовольство Радонежского. Ещё несколько болезненных подсечек – и он таки довёл кадета Радонежского до нужной точки кипения.
Тот сам начал разговор. Слово за слово и Киар вывел его на диалог, даже оскорбил, назвав слабым и хилым, хотя в душе так не считал. Ни один слабый человек не уложит вначале траска, а затем троих ларков. Киар пытался эмоционально раскачать кадета и вывести его на чистую воду. Вот только ни его грубые подсечки, ни оскорбления не работали. И лишь вскользь брошенная фраза о том, что кто-то заплатил, чтобы он здесь учился, пошатнуло самообладание парнишки.
Леру просто ничего не оставалось, как дожать Радонежского единственно возможным из оставшихся способом. Он вторгся в сознание человека и обрушил на него гору эмоций. Эмоциональный взлом сознания – так это называется у цваргов. Не просто так их расу за глаза называют «эмоциональными вампирами», ведь цварги с лёгкостью и впитывают, и насылают нужные им эмоции на любое разумное существо, был бы зрительный контакт. И он наслал на кадета волну страха.
Станислава резко скрутило, он упал на пол, а из затуманенных ярко-синих глаз рекой хлынули слёзы. Чувствуя всю глубину охвативших парня эмоций, Командору Леру стало безумно стыдно за свою выходку. Впервые в жизни командор почувствовал себя настолько гадко и паршиво, что захотелось пойти помыться. Всё-таки, по негласной договорённости среди цваргов взлом сознания применяли только к особо опасным преступникам и шпионам, чтобы заставить их говорить. Обычно после волны панического страха гуманоиды тут же сознаются во всех своих прегрешениях. И вновь кадет Радонежский повёл себя не так, как все. Когда он пришёл в себя, вместо того, чтобы дрожать как осиновый лист и умолять не трогать его, в ярко-синих глазах отчётливо читалось презрение к своему командору.
Киар утешал себя тем, что дал кадету возможность во всём признаться самому, но тот не захотел сотрудничать. В жизни командору Леру неоднократно приходилось поступать не самым благородным образом, но так мерзко на душе ещё не было ни разу. И всё-таки всё это Киар сделал не зря. Одна еле заметная зацепка у него всё же появилась.
