Я расхохотался — так вышло, что в лицо склонившейся ко мне старушенции. Та отдернулась, словно обжегшись. Пыхнула волной бессильной ярости и выбежала вон.
А я заливисто и бесшабашно смеялся ей вслед, представляя, как был бы доволен своим приятелем-индейцем Шпала, присутствуй он сейчас в этой комнатке.
Когда подошел Кирилл, я уже вдоволь насмеялся. Стрескал пару карамелек и не постеснялся доесть последний блин. Очень уж они вкусные у хозяюшки получились.
— Похоже, у нас друг к другу появились вопросы, — немного виновато сказал парень.
Я пожал плечами: как бы там оно не повернулось, ясноглазую милашку на растерзание старым грымзам отдавать — последнее дело. Так что и вопросы, и ответы на них — мало что изменят.
— Кирилл, а уже можно перестать гулять? — нарисовался третий участник нашего мужского коллектива. — Тетя ушла. Только она, когда уходила, много ругалась и разбила горшок с настурциями. Лида сильно расстроится, как думаешь?
— Спасибо, что сказал, Миш, — Кирилл потрепал племянника по волосам. — Иди еще чаю себе сделай. А потом посиди с Лидой, у нее вдруг голова закружилась. Мы с Андреем сходим, приберем на веранде.
— Я тогда сразу к Лиде! — мальчишка прошмыгнул мимо нас метеорчиком.
Мы же со старшим Антоновым вышли на воздух.
— Надо было сразу не впускать эту Аллу, — скрежетнул зубами парень, глядя на дело рук соседки: осколки глиняного подвесного горшка, рассыпанную землю с цветочными корешками и вершками; вершки мало походили на веселенький зелено-оранжевый цветик, став иссохшей и местами подгнившей травой. — Тряпками ссаными со двора таких гнать… Так бабуля моя про соседку языкастую говорила. У бабушки кот жил, старенький очень, иногда не доносил свои дела. Очень этого стеснялся, приходил с виноватой мордой и мявкал — винился. В общем, как выглядит и пахнет ссаная тряпка — я в курсе. Ею бы да по сусалам, да наотмашь!
— Предлагаю смести аккуратно это и сжечь, — нейтрально высказал я, показывая на пострадавшие растюшки. — Во избежание.
Парень резко обернулся ко мне.
— Андрей! Слушай, я начал сильно не с того. Спасибо, что спровадил эту тетку. От меня спасибо, и от Лиды. Не знаю, как ты это сделал, но — от души признателен. Теперь, уверен, Алла зуб на тебя имеет, а ждать от нее можно всякого, — он ткнул кроссовкой в сторону гнили. — Сжечь — отличная идея, поддерживаю.
Сначала действие, потом болтовня — этот порядок был правильным. Мусор с веранды переместился в металлическую бочку, напомнив мне, как Кошар палил мои вещи в эмалированном ведре на лестничной клетке.
Доверять спичкам я не стал. Конспирацию соблюдать было поздно уже, так что в бочке вскоре резвилось и искрило вызванное мной шумное пламя. Зачадило поначалу, но вонь быстро сошла на нет.
— Расскажешь, что знаешь про Аллу? — спросил у Антонова-старшего. — А то я, знаешь ли, не местный.
Я кривовато усмехнулся.
Кирилл стоял рядом, скрестив руки на груди и глядя на взлетающие искры.
— Живет через дом от тебя, за ней только пасечника хозяйство и край деревни, — заговорил парень. — Поговаривают, что с пасечником она общается не только по-соседски. Тот мужичок немолодой, но еще крепкий и одинокий, так что все может быть. Свечку не держал.
Я мысленно посочувствовал тому пасечнику. Неведение порой благо. Знай мужик, что с престарелой крокозяброй амуры крутит — наверняка бы поплохело бедолаге.
— Кроме соседа, Алла приятельствует с Алевтиной Павловной из третьего дома, — продолжил Кирилл. — Той, которой поплохело. Она, кстати, как раз медработник. Заслуженный, на пенсии. Еще с Вилмой с той стороны общается, и с бабулей Яры, Мишиной подружки — ты видел Ярку, когда был у нас в прошлый раз. Она пацанят дразнила. Тетки эти вчетвером частенько собираются в третьем доме. К остальным у них отношение… как к бытовой технике: когда нужно, все должно работать и вертеться вокруг них. В остальное время смотрят сквозь тебя, как мимо предмета проходят.
Четкое он дал определение. Старушенция реально смотрела сквозь всех нас. Кроме Лидии, на которую, похоже, злилась, как на застрявшую газонокосилку. Траву убрать срочно надо, а эта штуковина встала посреди лужайки.
Вилму я с утра повстречал после визита к Нине Ильиничне. Сначала приобрел молочную продукцию, затем забежал за десятком яиц. Женщина, как женщина, неприметная такая. Никакой инфернальности.
Другие слова Антонова, о заслуженном медработнике на пенсии, я постарался как-то… задвинуть в сторону, если можно так выразиться. Одно дело: выжечь язву лесную, попутно нанеся ущерб здоровью некой ведьмы. Сделать это по случаю — несчастному, счастливым он был разве что для меня, потому как я из переделки выбрался невредимым. Другое: непредумышленно, походя грохнуть бабулечку-медичку. Когда оно далекое, чуждое и наверняка злое — не чувства вины. А стоило проявиться чертам, описанию — кольнуло.
И укол этот был ох, как не вовремя. Поэтому я постарался сосредоточиться на иной стороне монеты.
— А еще Алла Леонидовна ведьма, ты забыл упомянуть, — дополнил я вышесказанное.
— Ну… — он замялся. — Тебе виднее.
Я отпустил огонь, заглянул в бочку. Кроме черепков, все выгорело.
— Я видел ее такой, какая она есть, — прямолинейно сообщил Кириллу. — И не только ее.
У меня постепенно набиралась коллекция реакций на подобные "срывы покровов". Такую, как у Кирилла, я наблюдал впервые.
Брови парня поползли вверх, глаза расширились, сам он подался вперед. На лице проявилось такое чистое, явственное любопытство, какое, как мне прежде думалось, возможно только в детстве.
— Погоди, не говори, — поднял руку ладонью ко мне Антонов. — По пиву?
Я хмыкнул. Поднял голову: солнышко уже не в зените, обед успел упасть в желудок. Как оно было у Карлсона и фрекен Бок? "Ты перестала пить коньяк по утрам?
[5]" — мне по утрам пить не привыкать, хоть сие и не повод для гордости. В послеобеденное время — почему нет?
— Давай.
Он сбегал в дом, чтобы скоренько вернуться с двумя откупоренными бутылками "тройки". Мы уселись на веранде, сделали по большому глотку холодненького — только что из холодильника — напитка.
— Что ты увидел? — снова вернулось на лицо Кирилла выражение жгучего любопытства. — Какой такой я?
— Ты не знаешь? — удивился я.
— Только байки бабулины, — он, кажется, смутился. — Когда она мне разъясняла, отчего я такой болезный в детстве был. Мол, когда-то в давние времена пошла наша прародительница в лесок, присела на полянке откушать, да там и уснула. Проснулась, а рядом с ней юноша. Ликом бел, ладен и складен. "Утомилась?" — спросил юноша. Та ответила согласием. "Так отдохни", — и увлек он деву на мягкую травку… Словом, через время вышла она из лесу, с животом до носа, в стертых обносках, босая, с цветами и листьями в волосах. Причем была она уверена, что провела в лесу всего ночь, обнимая ладного юношу. Повторяла, что спины у него не было: она обнимала, а там — пустота. Ей повезло, что дочь она была любимая и единственная: как-то сгладили в семье неловкий момент с дитем из неоткуда, а не выгнали с позором. С тех пор, мол, по женской линии в семье все красивы, а по мужской — болеют в городе. В деревне, близ природы, наоборот, отходят и крепнут. Такая вот байка про деву-засоню, согрешившую с лесным духом. Скоге — так его бабушка называла.
