— Лучше кофе выпью, — не хватало еще, чтобы от сытости меня разморило и снова кинуло в алую пелену. — Сугроб замету, сделаю кофе, выпью его. Как-то так.
— Покрепче, два кубика сахара? — уточнила девушка. — Займись снегоуборочными, кофе на мне. Сливки?
Ох уж, эта ее улыбка белозубая… Память коварная моя услужливо подкинула кадр с Африкой и сливками. И другой, где Африка в костюме горничной (знаете, у всех свои причуды).
— Без сливок.
— Как скажешь, белый господин, — крутнулась на каблуках Яковлева; собранные на затылке в хвост тонкие косички взметнулись веером.
Вот опять она это делает! Я мысленно орнул и занялся уборкой салфеточных "снежинок" с таким рвением, какого ни в жизнь не замечал за работниками ЖЭУ суровыми зимами, в метели да вьюги.
Кофе ли помог, душ ли холодный — не знаю. Но до конца смены я продержался без новых позывов сжечь всех и вся. И это не могло не радовать.
Обед с Федей Ивановной я проспал. Вроде и будильник завел, и Кошару дал указание по побудке, но пробуждение мое пришлось на семь часов вечера, а никак не на час дня.
— И как мне понимать сей саботаж? — спросил я у шерстистого.
— Загонишь себя, худо будет, — буркнул манул с видом попранной справедливости.
Что показательно, про ночное происшествие, с пеленой и говорящим внутренним "конем", который дар, я овиннику ни слова не сказал.
— Спасибо за заботу, — я взгромоздил на плиту чайник. — Но лучше было бы, когда я просил разъяснений, что не так делаю, тогда их и дать.
Кошар опустил очи долу, усы к полу. Возникло ощущение, что он знает что-то совсем нехорошее обо мне, вроде неизлечимой болезни, и не желает о том говорить. Или знает, что говорить — без толку. Ничего от его слов не изменится.
По счастью, у меня сохранилась визитка Феди Палеолог. Дама она в возрасте, извиниться надо непременно, на понимание этого во мне доставало воспитания и такта.
— Андрюшенька? — как-то очень сердечно обратилась она ко мне после моего представления. — Кабы я знала, что вы в выходные дни трудитесь! Не вам должно быть неловко, мне. Вот что: вы еще не успели отужинать? Нет? Замечательно. Мое предложение таково: приезжайте, ежели настроены на беседу. Буду рада вас принять.
Я вставлял краткие осмысленные ответы, но разговор вела Федя Ивановна. Мои "да-нет-да" там только как дополнение звучали. Как знаки препинания, расставленные в нужных местах.
Так что через час я был в квартире на Итальянской. В доме, где прелестная лестница, а в парадной красуются кариатиды. Квартира также впечатляла: высокие лепные потолки, дубовый наборный паркет, дубовая же мебель — не новодел. Лакированный дуб и текстиль в бирюзовых тонах. Я совсем немного разбираюсь в этом, благодаря ма. Способен отличить "дорого-богато" от "дорого и со вкусом".
Хозяйка была под стать жилищу. Клетчатая юбка по щиколотку, черная блуза под горло и с кружевными манжетами, туфли без каблука. Соболиные брови, темно-карие глаза, выделяющиеся на светлом, изрезанном тонкими морщинками лице. Тускло-серая, седая коса в руку толщиной свернута в тяжелый узел. Если бабушку Яры тянуло назвать леди или барыней, то в Феодосии Ивановне виделась мне царственная стать.
Стол к моему приходу был сервирован на двоих. И это был один из редчайших случаев, когда вбиваемые через "не хочу, не буду" манеры поведения за столом мне пригодились. Разговоров никаких не велось. Что-либо серьезное обсуждать за едой — дурной тон, а от светских тем я был далек.
После ужина мы перешли в библиотеку. В книгах здесь было все, докуда взгляд дотягивался. Ряды стеллажей в потолок, шкафы со стеклянными дверцами — все было заставлено томами и томиками.
— Располагайтесь, пожалуйста, — указала на диванчики, установленные буквой "П" на единственном свободном от шкафов островке немаленькой комнаты. — Если желаете, можете ознакомиться с книгами. Здесь малая часть моей коллекции. Я подойду вскоре. И чай принесу.
Малая часть. Конечно, университетская библиотека пообширнее будет, так она и не на одного читателя рассчитана. Даже в отчем доме подобное помещение скромнее будет. Как размерами, так и наполнением.
Федя Ивановна принесла один за другим два подноса. Один с крохотными фарфоровыми чашечками, чайничком, сахарницей, розетками с вареньем, сливочницей, лимонницей, десертными тарелочками. Все было из одного набора. Плюс серебряные приборы. На втором красовались пирожные на тортинице и прочие сласти на блюде. Какое-то время ушло на сервировку столика между диванами. И еще минут двадцать на церемонии с распитием чая.
Я снова возблагодарил ма. Если б не ее нотации, быть бы мне теперь слоном в посудной лавке. А так — могу сойти за цивилизованного. Конечно, разово весь этот этикет занятен, но каждый день по регламенту — я б взвыл. И не говорите мне, что выть — прерогатива оборотней и зверья.
— Андрюшенька, — хозяйка благосклонно кивнула мне. — Могу я вас так называть? Ввиду разницы в возрасте…
Тогда, на теплоходе, мой язык поворачивался назвать осанистую, но помятую неудачной транспортировкой умудренную годами и сединами женщину — старушкой. Сейчас… нет, не поворачивался.
— Разумеется, Федя Ивановна, как вам будет угодно, — блеснул воспитанием я.
Во врагах сию даму заиметь — было бы очень нехорошо.
— Вы прекрасно воспитаны, Андрюшенька, — обозначила улыбку она. — Полагаю, это заслуга родителей. Мы не были представлены друг другу с вашим отцом, однако у нас имелись общие знакомства.
— С па? — изумился я. — С Дмитрием Бельским?
— С Дмитрием Федоровичем, — подтвердила дама. — По роду деятельности — мы оба связаны со словом. Этот мир не слишком широк, если брать тех, кто смыслит в своем деле. Примите мои искренние, хоть и запоздалые соболезнования в связи с его уходом.
Я кивнул. Заторможено: "этот мир" — чем-то меня царапнуло словосочетание.
— К тому же, он был прямой потомок истребленного, казалось бы, полностью, рода. Я же — потомок, из рода вычеркнутый, — Федя Ивановна промокнула сухие уголки глаз кружевным платочком. — Это не имеет большого значения в наши дни, но это — иронично. Ирония — то немногое, что меня трогает.
— Впервые слышу про истребленный род, — продолжил удивляться я.
Вечер неожиданных открытий, иначе это было не назвать.
— Ветви вашего семейного древа впутаны в ветви древа истории, — путано высказалась женщина. — Впрочем, раз Дмитрий Федорович не стал тревожить сон предков и ваш душевный покой, невместно оно и мне. Оставим.
Меня подмывало запросить подробности, но тон, каким было сказано это "оставим" не подразумевал продолжения.
— Мне следует благодарить вас, — переменила тему хозяйка. — За тот эпизод с неловким знакомством в весьма стесненных обстоятельствах.
"Спасибо, что расстегнул саквояж", — перевел я.
