— А если Дарье тоже сказали что-то эдакое… — задумался я. — То, выходит, это те же, так их, шахматисты. И что слова, которых не помнит Федя Ивановна, могут быть сказаны обычным человеком.
— Досюльный обычай не ведает сходного, — овинник спрыгнул с подоконника. — Допрежь не бывало…
— Все эти прогрессии — к худу, — закивал парадник.
— Оставим, — махнул рукой, повторяя за специалистом по древностям уместное словцо. — Мне на завтра назначили встречу. Тот-не-знаю-кто. Хотелось бы к ней подготовиться. Как насчет урока, хвостатый советник? Желательно не слишком масштабного, чтобы обойтись квадратными метрами санузла?
— Об уроках и встречах, — с гордым видом повернулся ко мне манул. — Вурдалачьи пальцы зря мучил. Как живой огонь прошел, внешнее перестало быть следом. А что за ум взяться решил, хвалю. Не рассиживайся, коли серьезно настроен.
Я тут же встал и собрался последовать за наставником. Шерсть ли там, хвост ли, а знает он всяко больше моего. Сигнал мобильника затормозил на время мой ученический порыв.
— Джо? — удивился я вслух входящему вызову. — Быстро мой привет дошел. — и, уже к коллеге обращаясь. — Приветствую красноглазых!
— Вечера, АБ, — откликнулся Женя. — Скажи, пожалуйста, ты с моей женой не пересекался недавно? С меня ростом, темненькая, особая примета — гитара, без которой она никуда.
"Жена", — я поперхнулся.
— С кем-то, подходящим под твои приметы, я пообщался, — сверился с часами, — Менее получаса назад. Мы определенно не сошлись во вкусах.
— Понятно, — спокойно сказал Джо. — Как насчет пересечься завтра, поговорить?
— У меня днем на Сенной встреча. Не знаю, на сколько затянется. Потом свободен.
— Набери меня, как освободишься, — ровно проговорил вурдалак.
На том мы распрощались, а я отправился в белый закуток, к ожидающему меня там Кошару. Учиться, не переучиться, до того, как забрезжил рассвет.
— Знать бы, кто вызвал тебя, — голос овинника звучал устало.
Это было неудивительно: он решил подтянуть мое владение мертвым огнем из каких-то своих соображений, а тот мне изначально плохо давался. Вымотался и я, меня можно было выжимать да развешивать, как ту простынь.
— Кошар, ты же так много знаешь, — и почему мне раньше не пришла в голову сия здравая мысль? — Может, тебе что-то скажет фраза: "Здухач гледа у вас"?
Бартош, увы, мне с этим помочь не смогла. Сказала, что звучит знакомо, будто бы очень давно она что-то похожее слышала, но слишком давно, чтобы память сохранила подробности.
— Где ты это слышал? — дернулся шерстистый.
И я окончательно понял, что дуралей. Так не дергаются от незнакомых слов. Та же Арктика ненадолго задумалась, а после пожала плечами. Нет, что стоило спросить у овинника раньше?
— Мне записку оставили, — ответил, как есть. — Менеджер из казино, серб. Оставил и в отпуск уехал.
— Здухач — дух-ветрогон, зело сильный, — пустился в пояснения мой хвостатый наставник. — Его воплощение спит, а сам дух покидает тело, сражается с непогодой, водит тучи, гонит ветер, может схлестнуться с другим ветрогоном. Этому духу близок и хмурник. Или хмарник, так еще говорят. Те живут в дождевых и градовых тучах, направляя их полет. Еще ближе к нам планетник, он наполняет туманами тучи, мелет лед железным цепом, создавая град и бури.
— "Тучеводец отыщет тебя. Согласись", — процитировал я подсказку от подземной темени. — Это про здухача?
— Подле Невы? — усомнился Кошар. — Тогда уж про планетника. Андрей! Ежели встреча назначена им: согласись. Согласись, чего бы от тебя не потребовали. Супротив мощи планетника ты, я, невелик — все сор.
Я промолчал. Еще поглядим, соглашаться ли на то-не-знаю-что. Выслушаем предложение, решим по месту и по времени.
— Не понимаешь, — закручинился заревой батюшка. — Говаривали, оставили планетники мир. Ушли за кромку, улетели. В Навь, не в Ирий… Но только не планетник тутошний. Когда ветром срывает крыши, когда буря бушует седмицу без продыху, когда за стеной дождя не видно, день ли, ночь ли — то планетник. Когда ночь молоньями сверкает ярче дня, градины валятся с рублевик — он.
— То есть, когда гром гремит, то планетник чихает? — с превеликой долей недоверия спросил я. — И надобно ему желать: "Будьте здоровы"?
Кошар открыл было пасть, чтобы высказаться, затем хлопнул хвостом по боковине дивана.
— Спи, — фыркнул. — С недосыпу мелешь чушь.
Я и послушался — насчет сна. Недолгого, но спокойного. А идя на встречу, назначенную "под козырьком", не тревожился. Банально не верилось мне, что настолько могучей сущности, как описал планетника мой наставник, может зачем-то понадобиться такой неумеха, как я. Серьезно, что я могу-умею такого, чтобы вызвать к своей персоне интерес? Да ничего, все умения в зачаточном состоянии.
— Замечательно, что вы пришли, — услышал я со стороны торговых рядов.
Сразу узнал голос и говор: по "замичательно", произнесенному через "и".
— Приглашение было передано оригинально, — ответил, взглядом выискивая в людском потоке говорящего. — Как я мог на него не откликнуться?
Нашел. Тот, кто меня позвал, был сед. Усы цвета сухого асфальта перетекали в бороду, та соединялась с длинными, вихрящимися волосами на голове. Богатырская борода, знатная. Крупный нос, глаз не разглядеть под нависающими веками, седые кустистые брови. И уже слышанный из чужих уст раскатистый голос, эдакие отзвуки грома.
— За тем человеком был долг, — рука, поманившая меня, чтоб подошел, тоже была богатырская. — За услугу солидную. С оговоркою: не во вред. Вреда и не было. Вдохнул человек воздух, выдохнул мой ветер. Мой ветер донес слова. Долг закрыт, вы — здесь. Ветер не шумит.
Определенно, у него была занятная манера речи.
— Вы так с любым можете? — маневрируя, пошел к этому необычному, чем-то отпугивающему, и, наоборот, чем-то притягивающему персонажу. — И не подскажете, как мне к вам обращаться?
— Чеславом можно звать, — когда мы поравнялись, оказалось, что он даже выше меня. — Ваше имя, младой носитель пламени, мне известно. Вы плохо слушаете: я взял долг. Должать у меня не всякий сможет.
Впрямь — богатырь телесными параметрами, только в возрасте.
— Со второй попытки, кажется, понял, — сказал я покладисто. — А почему именно сюда меня позвали? Тут людно и шумно. Много разных… ушей.
Ма на Сенной никогда не бывала. Поджимала губы при любом упоминании о "чреве Петербурга", как и об "Апражке", что вон в ту сторону…
— Прежде к границе селения приходили, — не отказал в ответе богатырь, приглашая жестом пройтись вместе с ним. — Теперь границы сдвигаются чаще, чем ветер меняется. Здесь раньше была грань. Лес здесь шумел. Затем уж начались торги, торговые казни. Трущобы скучились. Пронесся холерный бунт. Там, дальше, подняли храм. Позднее — взрывом — подняли его на воздух. Я иду к той границе, что помню. А что до людности: надо спрятать — прячь на виду. В подворотне да тьме любопытство чужое дразнить. Тайна манит. В сутолоке мы такие, как все. Не невидаль.
