– Ты меня боишься, я понял, – сквозь смех, протянул незнакомец и тут же резко содрогнулся всем телом. – Ничего страшного, я многим неприятен. Нисияма Наоки, будем знакомы, – дружелюбно представился парень, похлопав ладонью по месту рядом с собой.
Недолго думая, блондин присел на пол, вежливо кивая в знак приветствия.
– Такимура Аято, – небрежно бросил он в ответ, тут же устремляя свой взгляд на запястья Наоки. Вблизи шрамы оказались ещё отвратнее. Некоторые из них напоминали геометрические фигуры, а кое-какие представляли собой настоящие символы. Уставившись на изрезанную кожу нового знакомого, парень мысленно ужаснулся оттого, сколько боли может причинять каждая такая нарывающая рана.
– Тебе не нравятся мои рисунки? – очевидно прочитав брезгливый взгляд Такимуры, Наоки задал ему вопрос. – Жаль. Я считаю их очень красивыми. Каждая полосочка напоминает мне о страданиях, которые я пережил. Чем раны глубже, тем сильнее мне хотелось умереть, – правая часть его лица резко вздрогнула. – Но я всё ещё жив, потому что на моём теле осталось место для новых картин. И, как писатель не желает оставлять незаконченным свой роман, так и мне не хочется бросать дело на полпути. У меня кожа исполосована биографией собственной жизни. Здорово, не правда ли? Почему ты не улыбаешься? Наверно, жалеешь меня…
– Нет, – грубо оборвал его Аято. – Не жалею. Просто, когда соберёшься убить себя, то режь вдоль, а не поперёк, чтобы уже окончательно и бесповоротно.
Наоки восторженно улыбнулся и неестественно вздрогнул.
– Спасибо за совет, но техника живописи на венах мне известна уже давно.
– И сколько лет ты работаешь на Киоши-сана? – проигнорировав иронию парня, спросил Такимура.
– Год. Я лежал в детской психиатрической клинике, и меня должны были вскоре перевести во взрослый корпус, но вместо лечебницы я очутился тут.
– Зачем боссу понадобился сумасшедший? – бесцеремонно удивился Аято.
– Всё просто. Я могу убивать и не чувствовать за это вины, – Наоки широко оскалился, и его голова упала в колени.
Этот парень казался блондину опасным, но вместе с тем он являлся очевидной жертвой чьего-то негативного воздействия. И Такимура почувствовал интерес к его личности. Что-то зацепило его в безумии Наоки.
– Расскажи свою историю, – вполголоса произнёс Аято, кивая в сторону порезов на теле парня.
Нисияма заметно оживился. Он тут же вытянул свои руки вперёд, начиная внимательно осматривать каждый шрам.
– Если таракану отрубить голову, то он проживёт без неё девять дней. Я тоже как таракан, только живу уже девятнадцать лет. С самого детства врачи говорили, что я ненормальный. ОКР, Синдром Туретта, Пограничное расстройство. Как по мне, все люди чокнутые. Мы лишь немного сильнее тараканов. Но моя мама постоянно плакала и называла меня несчастным. А я не хотел становиться нормальным. Это же так глупо мечтать быть таким же, как все. Да, я псих, но зато счастливый и хорошо рисую, – Наоки вздрогнул. – Однако потом врачи сказали, что моя психика нестабильна и при сильном напряжении я могу не контролировать себя. Это похоже на колодец из спичек. Одно сильное впечатление или шок влекут за собой следующие, и так одно за другим они накладываются друг на друга и крушат мою нервную систему. Спички рассыпаются. А потом бум! И огонь. Мама боялась этого синдрома, а ещё не любила оливки в салате и отчима. Однажды он начал её избивать. Я разозлился, и мой колодец из спичек вспыхнул. Я напал на него с ножом. Полиция сказала, что на теле было 26 ранений. А ещё у него оказалось проколото лёгкое. Это меня расстроило, ведь я целился в сердце. Но ничего. Он всё равно мёртв. В память об этой истории я начертил нож на своём плече, пока был в психушке. Но мне больше нравится таракан на запястье, – парень приблизил руку к Аято. – Правда, хорошо получился? Хочешь, я и тебе нарисую?
Такимура мгновенно поднялся с пола, делая пару шагов назад.
– Думаю, мне уже пора идти, – заметно стушевался он.
– Собираешься вернуть Киоши-сану пистолет, который он тебе подарил? – склонив голову вбок, задал риторический вопрос парень. – Я слышал, как ты разговаривал сам с собой, когда шёл по коридору и наступил на меня. Это глупо. Лучше оставь его. Или тебе больше по вкусу холодное оружие? – Наоки игриво облизнулся.
– Никакое, – отрывисто возразил блондин. – Я не собираюсь убивать людей.
– А как же самозащита? – неожиданно нахмурился Наоки. – В этом месте тебе всегда будет грозить опасность.
– В Danaus?
– В обществе. Кто знает, может, завтра я захочу перерезать твоё красивое горло. Возможно, это сделает какой-нибудь другой сумасшедший. А ты не очень-то и похож на таракана, чтобы жить без головы. Знаешь, если бы у моего отчима был пистолет, то я бы не смог проколоть ему лёгкое. Так что, научись защищаться прежде, чем в твою грудь вонзится нож. Это было бы очень обидно, если бы ты вдруг захотел жить, но не успел сохранить себе жизнь. Там внизу есть комната для стрельбы. Можешь потренироваться на мишенях. Хочешь, я пойду с тобой? – воодушевлённо спросил парень, когда его лицо в очередной раз вздрогнуло.
– Нет! – резко выставил ладонь вперёд Такимура. – Спасибо, но я сам разберусь.
– Тогда удачи, – улыбнулся Наоки, провожая блондина искрящимся взглядом.
***
Комната для стрельбы находилась на первом уровне под землёй. И она скорее напоминала огромный гараж с белыми стенами и каменным полом. Аято даже не успел поймать тот момент, когда ноги сами притащили его сюда. Возможно, Нисияма был в чём-то прав. Danaus – не место для отдыха. И даже с мнимой защитой Киоши-сана расслабляться тут очень опасно. Поэтому Такимуре придётся учиться жить заново, хоть и жизнью в обычном понимании этого слово такое существование назвать сложно. Никаких простых радостей, душевного спокойствия, постоянное напряжение и, по всей видимости, упорные тренировки. Ещё в детстве парень научился держать удар, правильно выламывать кости, с лёгкостью избегать атак противника. Но если с рукопашным боем у него что-то получалось, то со стрельбой были огромные проблемы. Аято всегда презирал огнестрельное оружие, а если быть точнее, то до смерти боялся его. Парень никогда раньше не признавал своего ужаса. Однако те кровавые картины из далёкого детства всё никак не исчезали из его памяти. Уже тогда сознание Такимуры сформировало для себя определённые ассоциации. И пистолет означал лишь одно – смерть.
Блондин стоял в десяти метрах от красной мишени, стараясь принять правильную и комфортную стойку. Ладони так сильно вспотели, что он крепче сжал Астру в руках, а затем не спеша прицелился. Но пистолет, казалось, специально выскальзывал, только сильнее терзая нравственные соображения парня. Пальцы дрожали, а в горле застрял комок. Аято задержал дыхание и, не посмев вздохнуть, нажал на курок. Звук выстрела отдался эхом. Уши Такимуры заложило то ли от напряжения, то ли от страха. Присмотревшись к мишени, он увидел, что промахнулся. Пуля даже близко не пролетела, навсегда вогнавшись в покоцанную стену.
