Уже тогда Че интересовали не только вопросы конкретного торгово-экономического сотрудничества (типа сбыта кубинского сахара). Он внимательно изучал модели экономик разных стран, особенно Югославии. Ведь югославы, считаясь социалистической страной, всегда подчеркивали свою «особость» именно в сфере экономики.
Если в СССР всеми средствами производства владело государство, то в Югославии официально царил так называемый самоуправленческий социализм. Собственниками заводов были трудовые коллективы, управлявшие своими фабриками фактически на рыночных основах.
Че никогда не рассматривал югославскую модель как образец для Кубы, хотя и к советской модели того времени относился довольно критически.
Дело в том, что югославская система хозрасчета (а фактически рыночного хозяйства) начала постепенно внедряться и в СССР при Хрущеве, начиная с 1957 года. До передачи собственности трудовым коллективам дело не дошло, но отраслевые министерства (управлявшие от имени государства отдельными отраслями промышленности) были упразднены, и контроль за ними был отдан на места — советам народного хозяйства (совнархозам). По мнению инициаторов реформы, главным преимуществом территориальной системы управления было приближение руководства промышленностью и строительством к низовым звеньям экономической системы — предприятиям и объединениям. Также предполагалось, что совнархозы, будучи не связаны ведомственными барьерами, обеспечат комплексный подход к развитию территорий, что имело немаловажное значение, особенно для отдаленных от центра, экономически неразвитых регионов.
Но реформа Хрущева крайне обострила проблему местничества. Области старались выбить из центра как можно больше ресурсов под менее напряженные планы, мало отличаясь в этом отношении от своих предшественников — центральных министерств. Кроме того, оказалось, что руководству областей было гораздо важнее выполнение заданий, предполагавших внутриобластные поставки, которые вели к более высоким темпам роста на «своей территории», чем соблюдение плановых обязательств перед другими областями. Нередко областные руководители прямо нарушали государственные планы, перераспределяя ресурсы в пользу «своих» предприятий. Это негативно сказывалось на развитии соседних регионов и вело к снижению темпов роста по стране в целом. Как признавал на заседании президиума ЦК КПСС в 1963 году председатель Госплана Петр Ломако, «объем незавершенного строительства по сравнению с 1958 годом увеличился на 53 процента», что свидетельствовало о нарастании нерационального использования ресурсов298.
Позднее (уже на рубеже 1960-х годов) от совнархозов постепенно отказались, хотя эксперименты с рыночными рычагами управления экономикой продолжались до конца 1960-х годов.
9 сентября 1962 года в главной советской газете «Правда» появилась статья Евсея Либермана
[186] «План, прибыль, премия», которую внимательно изучал и Че. Статья положила начало общесоюзной экономической дискуссии в прессе и ряду экономических экспериментов, подтвердивших эффективность предложенных мероприятий. В западной прессе и советологии концепция реформ получила название «либерманизм».
Фактически Либерман и его многочисленные сторонники (в том числе и в министерствах, и даже в Госплане СССР) считали, что усложнение советской экономики делает директивное планирование из центра неэффективным (так же считал и Хрущев, когда вводил совнархозы). Ведь в 1966 году промышленность СССР включала более трехсот отраслей, 47 тысяч предприятий, 12,8 тысячи первичных строительных организаций. Малейшая ошибка или просто несостыковка в плановых показателях оборачивалась проблемой для многих отраслей по всей стране.
Если суммировать предложенную Либерманом реформу, которую в СССР стали активно осуществлять начиная с 1965 года (поэтому ее назвали «косыгинской»
[187]), то она сводилась к резкому сокращению директивных плановых показателей (с тридцати до девяти) и росту экономической самостоятельности предприятий, которые отныне были обязаны самостоятельно определять детальную номенклатуру и ассортимент продукции, за счет собственных средств осуществлять инвестиции в производство, устанавливать долговременные договорные связи с поставщиками и потребителями, определять численность персонала, размеры его материального поощрения. За невыполнение договорных обязательств предприятия подвергались финансовым (а не административным, как ранее) санкциям.
Если раньше для советского предприятия было важно выполнить план по физическому производству определенной продукции, то теперь главным мерилом эффективности работы становились типично капиталистические финансовые показатели — прибыль и рентабельность. Логическим последствием реформы Косыгина — Либермана поэтому должно было быть освобождение цен, которые до той поры устанавливались только государством. Иначе как же можно было бороться за прибыль, если ты сам не определяешь цену реализации собственной продукции?
Таким образом, и именно так и думал Че, доведение до конца реформы Либермана означало бы реставрацию капитализма в СССР.
Если СССР экспериментировал в начале 1960-х годов с рыночными методами, то в КНР это резко критиковали и на всех парах двигались прямо к коммунизму.
В 1958 году Мао провозгласил «большой скачок». Его сторонник Лю Шаоци, который выступал с докладом на 2-й сессии VHI съезда КПК, заявил: «Темпы экономического развития Китая будут не медленными, а, возможно, довольно высокими, Китай добьется расцвета, возможно, в считаные дни»299. Сущность «большого скачка» заключалась в том, что серьезную отсталость в средствах производства китайские коммунисты попытались компенсировать не путем использования финансовых рычагов и конкуренции (как в СССР при Хрущеве), а за счет трудового энтузиазма масс. Это казалось гораздо более «коммунистическим» принципом, чем апеллирование к капиталистическим рыночным рычагам.
В 1958–1962 годах предусматривалось резкое ускорение темпов экономического развития КНР. Предполагалось увеличить выпуск промышленной продукции в 6,5 раза, сельскохозяйственной в 2,5 раза, причем среднегодовой прирост в промышленности должен был составить 45 процентов, а в сельскохозяйственном производстве — 20 процентов. Выплавку стали предполагалось увеличить в десять раз, с первоначально намечавшихся примерно 10 миллионов тонн до 100 миллионов тонн.
Так как Китай был тогда преимущественно сельскохозяйственной страной, то коммунизм стали вводить прежде всего в деревне. Курс на создание народных коммун был намечен в августе 1958 года на расширенном заседании политбюро ЦК КПК в Бэйдайхэ.
Народная коммуна представляла собой более высокую степень обобществления на селе, чем, например, советский колхоз. В собственность коммуны переходили приусадебные участки и средства производства, оставшиеся в личной собственности крестьян. Мао говорил: «Приусадебные участки ликвидируются. Куры, утки, деревья возле домов пока остаются в собственности крестьян. В дальнейшем и это будет обобществлено… Надо продумать вопрос об отказе от системы денежного жалованья и восстановлении системы бесплатного снабжения».
