Однако до назначения Че президентом Нацбанка все эти меры осуществлялись недостаточно жестко.
Когда Че предложил экономисту Сальвадору Вильеке занять пост своего заместителя в Национальном банке, тот не на шутку испугался и ответил: «Я ничего не знаю о банках». Че только улыбнулся: «И я тоже, но я президент. Если революция назначает тебя на какой-нибудь пост, не остается ничего другого, как соглашаться, начинать учиться и работать как следует»303.
Из банка уволились и эмигрировали все топ-менеджеры
[189], в то время как рядовые сотрудники симпатизировали революции. Им сразу понравился Че, подкупив взвешенностью принятия решений, методичностью и хорошей организацией рабочего процесса. При этом Че в одном из выступлений извинился перед сотрудниками за свой язык — часто гораздо более пламенный, чем подобает финансисту.
За 11 месяцев он смог остановить бегство капитала через фиктивный импорт, введя лицензирование выдачи валют для всех внешнеторговых операций и частных поездок за рубеж. Импорт предметов роскоши был, таким образом, фактически приостановлен.
В апреле 1960 года для осуществления лицензирования во внешней торговле был учрежден специальный Банк внешней торговли, который тоже находился под контролем Че как президента Нацбанка. Уже через пару месяцев Че дал указание новому банку осуществить в больших количествах импорт необходимых для функционирования кубинской экономики товаров — Че предвидел американскую блокаду, объявленную в октябре 1960 года.
17 сентября 1960 года в ответ на отмену США квоты на закупку кубинского сахара на Кубе были национализированы три американских банка и их филиалы — под управление Нацбанка, таким образом, перешли активы в размере 249 миллионов песо.
Кубинские золотовалютные резервы были вовремя (еще до американской блокады) выведены из США. Первым вопросом, который Че задал в Национальном банке, был вопрос о месте хранения кубинских золотовалютных резервов. Когда он узнал, что золото хранится в США (Форт-Нокс), последовало немедленное распоряжение его продать, обратить в свободно конвертируемую валюту и разместить в канадских и швейцарских банках.
Куба приостановила сотрудничество с МВФ и МБРР, так как под давлением США эти организации прекратили кредитование кубинской экономики. В октябре 1960 года была национализирована вся банковская система — 55 банков (в том числе шесть иностранных, на которые, однако, приходилось 32 процента всего банковского капитала и резервов и 32,5 процента наличности).
С 1881 года кубинский песо был жестко привязан к доллару, причем до 1915 года на Кубе даже не чеканились собственные монеты. Да и потом они чеканились в Филадельфии, и американцы продолжали производить некоторые кубинские монеты до начала 1961 года. В 1960 году песо «отвязали» от доллара, тем более что главным внешнеторговым партнером Кубы стал Советский Союз, а доллар в советско-кубинской торговле никак не использовался.
С февраля 1961 года Национальный банк взял на себя, помимо печатания денег, еще и функции инвестиционного и сберегательного банка, увеличив свой капитал до 100 миллионов песо. Филиалы Нацбанка были организованы по всей стране.
В августе 1961 года на Кубе была осуществлена денежная реформа, полностью спланированная Че.
С декабря 1958-го по август 1961 года количество денег в обращении выросло на Кубе в три раза. Однако цены при этом увеличились всего на 6 процентов. Это означало, что огромные суммы припрятаны на руках, и явно не у рабочих и крестьян. Копили деньги в основном те, кто собирался покинуть Кубу и менял песо на доллары на черном рынке. В любой момент эти деньги могли быть выброшены на рынок и спровоцировали бы гиперинфляцию. Необходимо было срочно изъять из циркуляции излишки денежной массы.
Как уже упоминалось, Че заказал новые банкноты и монеты в Чехословакии еще в 1960 году. Ни американская разведка, ни кубинские валютные спекулянты так ничего об этом не узнали. Полученные из ЧССР новые деньги были доставлены на военные склады и выгружены под видом закупленного оружия.
С 4 по 8 августа 1961 года все кубинцы получили право обменять свои наличные деньги на новые в 3500 специально организованных центрах обмена. В каждом центре работали десять сотрудников, снабженных точными инструкциями. Все центры охраняли бойцы вооруженных сил и народной милиции.
200 песо каждый кубинец мог обменять на новые деньги немедленно. Остальные суммы были помещены на специальные банковские счета и могли быть сняты в будущем постепенно. Суммы, уже находившиеся на счетах, немедленно обменивались в размере до тысячи песо. Более крупные суммы размещались на депозитах под 3 процента годовых. Причем до 10 тысяч песо (громадная сумма для среднего кубинца) могли быть сняты по 100 песо ежемесячно. Все средства свыше 10 тысячи песо обмену не подлежали и фактически были экспроприированы. За счет этих средств Нацбанк снизил свой долг на 497 миллионов песо. Грозившая Кубе новая волна массового бегства капитала была успешно предотвращена.
С организационной точки зрения Че все организовал блестяще. Даже художник, разработавший эскизы новых банкнот, не имел понятия, что, собственно, он рисует. Ключевые сотрудники Нацбанка (которые были в курсе предстоящего обмена денег) не имели права покидать рабочее место в течение 72 часов перед реформой.
В ЦРУ узнали о денежной реформе из газет. 5 августа американская разведка с недоумением доложила президенту: «Все кубинские порты были закрыты, и всем самолетам был запрещен взлет, начиная с полуночи до последующего специального уведомления… Вся операция имеет признаки полного контроля над внутренней безопасностью, но мы пока ищем всему этому объяснение»304.
Че и тогда, и позднее работал на износ — никто из подчиненных не мог упрекнуть его в том, что он требует от них того, чего не делает сам. Он почти не спал, но всегда был подтянутым и готовым к работе. Иногда, чтобы не уснуть, он читал документы стоя.
Сартр так вспоминал о своей встрече с министром промышленности: «Чтобы попасть в его (Че. — Н. П.) кабинет, мы прошли через просторную комнату без мебели, где вдоль стен стояли всего несколько стульев и скамеек. В одном углу был стол с телефоном. Военные на всех стульях падали от усталости. Это было ясно видно по тем, кто нес службу, но еще сильнее по остальным, которые спали, и даже во сне их мучило неудобное положение.
За столом у телефона я заметил молодого офицера повстанцев (то есть Повстанческой армии, которая позднее была переименована в Революционные вооруженные силы. — Н. П.). Его длинные черные волосы падали на плечи, кепи было надвинуто на лоб, глаза закрыты. Он мирно похрапывал, и его губы твердо сжимали конец большой, едва начатой сигары. Последним его сознательным действием было зажечь сигару, чтобы таким образом не дать себе уснуть.
Когда я проходил через это помещение… у меня было чувство, что я иду по вагону поезда перед рассветом… Я видел покрасневшие глаза, которые едва открывались, помятые, застывшие в странных позах тела, короче, ночное неудобство. Я не страдал от недосыпания, но, глядя на этих людей, чувствовал бремя тяжелых ночей.
