…Мы считаем, что основным элементом, который позволит руководству предприятия, объединения («консолидадо». — Н. П.) или… министерства как непосредственно, так и в общих чертах наблюдать за работой производственной единицы, является себестоимость продукции. Мы настаиваем на анализе именно себестоимости, так как часть нашей концепции связана с необязательностью совпадения — или тесной связи — между себестоимостью производства и ценой в социалистическом секторе (то есть Че опять атаковал закон стоимости. — Н. П.)…
Именно себестоимость будет служить критерием, который даст нам реальный показатель деятельности предприятия, и не важно, будет она выше или ниже уровня цен социалистического сектора [экономики] или даже — в отдельных случаях — цен товаров, продаваемых населению»307.
Че понимал, что ахиллесовой пятой его новой системы являются бюрократизм и низкая пока сознательность подавляющей массы населения, не так активно, как хотелось бы, реагирующей на моральные стимулы. Правда, он считал, что главной проблемой является низкий образовательный уровень новых управленцев, но со временем это наладится. Ведь тысячи кубинцев уже учились в социалистических странах.
После этого «…должное значение получат современные методы планирования, станет возможным приблизиться к идеалу экономики, управляемой посредством математического анализа (здесь Че отдавал дань кибернетике. — Н. П.), который и будет определять наиболее адекватные соотношения между потреблением и накоплением и между различными отраслями производства… Различные отрасли производства будут автоматизироваться, во много раз увеличивая производительность труда рабочего, его свободное время будет посвящено культуре, спорту, науке в их высшем проявлении, а работа станет общественной потребностью»308.
В определенной мере Че отдавал дань господствовавшей тогда во всем мире «технократической экономической моде».
Бытовало суждение (как в социалистических странах, так и на Западе), что с помощью «умных машин» на основе кибернетических моделей и беспристрастного математического анализа можно создать идеальную экономику. Но для любых машин нужны точные данные о текущем производстве и сбыте, нужны прогнозы сбытовых цен (например, на мировом рынке) — а все эти данные (часто ошибочные) может генерировать только человек. Когда в экономике действуют сотни показателей и переменных, большинство которых (как во всех сферах жизни человека) имеют субъективный характер, никакая машина и никакая кибернетика не помогут создать идеальную экономику.
Например, машина может быстро и точно посчитать все затраты на производство дамских туфель на высоком каблуке красного цвета, но она не в состоянии определить, понравятся ли такие туфли в конкретное время конкретной женщине, или так и останутся прозябать на полках магазинов.
Вся эта вроде бы чисто экономическая дискуссия, развернувшаяся на Кубе, имела и очень важный внешнеполитический аспект.
В 1962 году разрыв между Москвой и Пекином стал реальностью и постоянно углублялся. Помимо всего прочего, китайцы активно критиковали СССР за «реставрацию капитализма» (появился даже термин «социал-империализм»), под которой понимали введение хозрасчета. Маоисты, напротив, на всех углах кричали об отмене денег, моральных стимулах и обобществлении всего и вся, хотя на практике начиная с 1961 года двигались как раз в обратном направлении. В Москве считали, что БФС очень уж напоминает китайскую модель. Возникали опасения — не перейдет ли Куба вслед за Албанией в китайский лагерь?
Фидель, бесспорно, ориентировался на СССР, так как понимал, что только содействие Советского Союза (экономическое и военное) поможет кубинской революции выстоять перед лицом необъявленной войны со стороны США. Китайцы же обещали много, но делали мало. Да и не обладали они ядерным зонтиком, чтобы прикрыть Кубу от американского вторжения. В основном их интересовало распространение через Кубу своей пропаганды в странах Латинской Америки.
В то же время Фидель был готов дать возможность сторонникам обеих экономических моделей претворить их на практике. 23 августа 1963 года и БФС и самофинансирование были закреплены на Кубе законом. Однако с конца 1964 года (после снятия Хрущева) и особенно в 1965 году (начало косыгинской реформы в СССР) на практике стали отдавать предпочтение хозрасчету. На тот момент Куба уже четко заняла просоветскую и антикитайскую позицию в споре между Москвой и Пекином.
В 1962–1963 годах производство и производительность труда на Кубе сократились, что явилось прежде всего следствием структурных изменений, национализации и блокады — то есть переходного периода. Затем начался рост.
В феврале 1964 года Че следующим образом подвел первые итоги работы БФС: «Мы отрицаем возможность сознательного использования закона стоимости, базируя свою аргументацию на отсутствии свободного рынка, который автоматически отражает противоречия между производителями и потребителями… Мы, таким образом, можем утверждать, что централизованное планирование характерно для социалистического общества по определению»309. Правда, позднее Че признавал, что можно «частично» использовать в качестве экономического показателя прибыль.
И все же он настаивал, что при БФС деньги играют всего лишь роль средства измерения и контроля производственной деятельности.
Всю свою систему БФС Че видел не только как специфический экономический механизм, а как средство скорейшего достижения коммунизма: «Я не заинтересован в сухом экономическом социализме. Мы боремся против нищеты, но мы также боремся и против отчуждения
[196]. Одной из фундаментальных целей марксизма является устранение интереса, фактора индивидуального интереса и использование психологической мотивации человека. Маркс занимался как экономическими факторами, так и их влиянием на духовность. Если все это не интересует коммунизм, то он тоже может быть средством распределения продуктов, но он никогда не станет революционным образом жизни».
Это была очень важная постановка вопроса именно для того времени, если учесть, что Хрущев в 1961 году провозгласил: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. А ведь многие советские люди (особенно не сильно подкованные в марксизме) тогда воспринимали коммунизм именно как способ распределения продуктов. Мол, все можно будет брать бесплатно, сколько захочешь. А изменится ли их духовная жизнь, возникнет ли новый человек с разумными потребностями — все эти нравоучения многих не волновали. А ведь без воспитания нового человека — и в этом смысле никаких различий между Че и советским руководством не было — коммунизм будет невозможен и экономически.
