Поступательно продвигаясь в реализации своего плана модернизации кубинской сахарной промышленности, Че создал 23 мая 1963 года в рамках своего министерства Кубинский институт по исследованиям в сфере деривативов из сахарного тростника
[212]. Это учреждение, как уже следовало из его названия, должно было организовать глубокую переработку сахарного тростника. Институт возглавил племянник первого послереволюционного президента Кубы Мигель Уррутия, получивший образование инженера-химика в США.
Самым технологически простым для Кубы попутным продуктом переработки сахарного тростника был «багасо» — тростник, из которого уже выдавили сахарный сироп. До революции «багасо» использовали в качестве топлива на «сентралях». Че распорядился изготовлять из него бумагу, и вскоре все публикации МИНИНДа печатались на «багасо», задолго до того, как в Европе стали для этого использовать макулатуру. В планах Че было налаживание производства из «багасо» целлюлозы, картона и вискозы, а также фурфурола
[213]. Кубинцы спроектировали и запустили экспериментальную установку по производству фурфурола мощностью 25–30 килограммов в сутки.
Предполагалось производить из тростника биотопливо, лекарства, искусственные материалы.
Заметим, что технологий по глубокой химической переработке сахарного тростника в то время не было не только на Кубе, но и во всем мире. Естественно, не существовало и ученых и инженеров-практиков в этой сфере. Поэтому пока Че был на Кубе (а в действительности до 1968 года), институт в основном занимался подготовкой кадров и приобретением оборудования. Но Че и не ждал здесь немедленных успехов, хотя сделал все от него зависящее, чтобы успехи эти наступили уже в обозримом будущем. Так и произошло.
Еще при нем при институте были созданы пилотные предприятия и мастерские, где проводились самые смелые эксперименты. На базе бывшего американского «сен-траля», например, было учреждено пилотное предприятие по извлечению из тростника декстрана (органического полимера)
[214].
Большую помощь при организации института оказала ГДР.
Че не оставлял без внимания и расширение мощности кубинских портов по отгрузке сахара на экспорт. В порту Сьенфуэгос был построен крупнейший в мире комплекс по приемке, хранению и отгрузке сахара навалом. Два склада порта могли хранить 180 тысяч тонн сахара. Увеличились пропускные мощности портов Гуаябаль (до 1,6 миллиона тонн) и Матансас (до 1,2 миллиона тонн). На бестарную (более дешевую) отгрузку сахара перешли в 1969 году более 80 «сентралей». Только на ставших ненужными джутовых мешках для сахара экономилось свыше 11 миллионов долларов.
Помимо сахара одним из главных экспортных товаров Кубы был никель. Причем в отличие от «сентралей», никелевые рудники в Моа и Никаро, принадлежавшие до 1959 года американцам, были в очень хорошем техническом состоянии. Американские компании вложили в них немало средств в 1950-е годы, когда война в Корее привела к резкому росту спроса на никель в США. 9 октября 1957 года вице-президент американской компании «Моа бей майнинг» Ричард Коллиган во время своего выступления в «Ро-тари клубе» в Гаване подчеркивал значение кубинского никеля для США: «Благодаря важности никеля для обороны, правительство США имело веские причины для того, чтобы развивать дополнительно производство этого металла… Имеются месторождения никеля в других частях света… такие же, как на Кубе, но месторождения на Кубе особенно привлекают своей близостью к США и своими большими запасами. Поэтому правительство США, которое уже начало расширение завода “Никаро” до мощности 22 680 тонн в год, также предложило свою действенную помощь в осуществлении проекта строительства завода в Моа»348.
И действительно, наиболее современный завод в Моа был открыт в 1958 году.
Но именно высокий технический уровень рудников стал, как ни странно, главной проблемой после их национализации. Все инженеры и техники (в основном граждане США) покинули Кубу, и в Вашингтоне не сомневались, что кубинцам не удастся наладить работу на современном американском оборудовании даже с помощью СССР. Над шестью тысячами рабочих рудников нависла угроза безработицы, ибо никаких иных рабочих мест в том районе (провинция Орьенте) не было.
Однако по просьбе Че СССР прислал группу специалистов в Никаро уже в 1960 году. 1 июня 1961 года в Гаване было подписано межправительственное советско-кубинское соглашение об оказании СССР технического содействия в развитии никелевой промышленности. Оплата всех советских услуг и работ производилась поставками с Кубы закиси никеля и никель-кобальтовых полупродуктов.
В то же время Че лично (и весьма успешно) уговаривал кубинцев-специалистов никелевых заводов не уезжать с Кубы, обещая им любую зарплату. Выступая перед рабочими рудника Никаро в январе 1961 года, Че признался, что легче умереть в траншее в борьбе с врагом, чем 365 дней в году работать на производстве с максимальной отдачей349. Сам он работы никогда не боялся.
Уже в следующем месяце никелевая промышленность официально перешла в ведение министерства промышленности («консолидадо» «Горнодобывающая промышленность»). Че распорядился установить для рабочих повышенную зарплату и более высокие нормы отпуска продуктов по карточкам.
Че не просто хотел как можно быстрее запустить остановившиеся рудники (это удалось сделать уже в 1961 году)
[215]. Он понимал, что никелевые руды содержат ценные сопутствующие металлы, такие как цинк, железо, марганец, медь. Но главным побочным продуктом мог бы стать кобальт, цена на который на мировом рынке превосходила цену на никель. До революции американцев глубокая переработка кубинских никелевых руд интересовала мало, а министр промышленности Кубы, напротив, решил сосредоточиться именно на этом.
