Время, считал Че, было на его стороне, на стороне революции. Американцы, как он и предсказывал, все сильнее увязали во Вьетнаме. «Второй Вьетнам» администрация Джонсона уже просто не могла себе позволить, даже с точки зрения позиции американского общественного мнения, изумленного тысячами похоронок из Вьетнама
[280]. Но именно этот второй, а если все пойдет удачно, и третий Вьетнам Че и собирался обрушить на американцев. Оставалось лишь найти ту архимедову точку приложения силы, чтобы перевернуть всю Латинскую Америку.
28 ноября 1965 года Че написал Алейде, надеявшейся на скорую встречу, прощальное письмо:
«Дорогая,
…Все произошло не так, как мы хотели… Я возвращаюсь по дороге поражения с армией теней. Теперь все кончено [в Конго] и настало время для последнего этапа моего жизненного путешествия — этапа решающего. Только горсточка отобранных людей пойдет со мной — люди со звездами на лицах (звезды Марти, не военные звездочки. — Н. П.).
Наша разлука и должна была быть долгой. Я надеялся увидеть тебя во время длительной войны, но это оказалось невозможным. Теперь же между нами будет много враждебных земель, и связь наша будет менее регулярной. Я не смогу увидеть тебя перед тем, как уеду, потому, что мне надо избежать любой возможности обнаружения. В горах с оружием в руках я чувствовал себя в безопасности, но мне не по себе в подполье. Приходится быть очень осторожным…
Сейчас, когда я пленник, а врагов вокруг нет… моя тоска по тебе настолько нестерпимая и физиологическая, что ее не всегда могут заглушить Карл Маркс или Владимир Ильич…
Целую Рамон»461.
Таким образом, Че принял решение ехать в Латинскую Америку, и Алейда уже не надеялась увидеть мужа. Но, к своему счастью, она ошиблась. Немного придя в себя и написав отчет-дневник о борьбе в Конго, Че решил, что перед отъездом необходимо организовать в Боливии по кубинскому образцу сеть городской поддержки будущего партизанского очага, а это требовало времени. Пришлось запастись терпением.
Но нет худа без добра — Фидель разрешил Алейде съездить в Танзанию и повидаться с мужем. Он даже настаивал на этом, считая, что присутствие любимой жены сможет развеять пессимизм и меланхолию Че (такую склонность за другом Фидель замечал и ранее). 15 января 1966 года Алейда уже приземлилась в Праге — акция «Мануэль» работала бесперебойно. Ее сопровождал Ариэль. Из Праги путь лежал в Каир, а оттуда — в Танзанию.
Жена не узнала мужа. Перед Алейдой стоял гладко выбритый и, казалось, пожилой человек, трудно узнаваемый без привычной оливково-зеленой военной формы. Че увидел также женщину в годах, брюнетку (черный парик) в темных очках. На улице он прошел бы мимо этой строгой дамы. Как только маскировка развеялась, их радости и смеху не было границ.
Это был самый счастливый, хотя и короткий период их совместной жизни. Целыми днями они были одни — Че не надо было спешить на работу. И даже больше — им нельзя было покидать квартиру, пусть крошечную, но предназначенную только им одним. В одной-единственной комнате они спали, ели и работали. В ванной Че часто проявлял фотографии — он сделался страстным фотографом. Обычно они вставали поздно, долго валялись в кровати, затем завтракали, потом читали и обсуждали прочитанное. Че давал жене уроки французского. Он записывал на магнитофон разные истории для своих детей, еще не зная, что только так отныне они смогут услышать голос отца.
Но Че, конечно, никогда не смог бы только наслаждаться жизнью, пусть и с самым любимым на земле человеком. В Танзании он замыслил и начал поистине грандиозный труд — популярное, глубокое изложение марксистской теории в ее современном звучании. Причем теории практической, своего рода руководства к действию для революционеров 60-х годов XX века. Ведь Маркс не оставил подробного описания перехода к новому обществу. Не хватило ему времени и на анализ этого общества. Советские учебники Че не устраивали, и не только потому, что он по-прежнему считал советский путь хозрасчета гибельным для социализма в СССР. Будучи принципиальным противником любого догматизма, он не любил книг, которые давали уже готовые, бесспорные ответы на мучившие его вопросы. А именно это и не нравилось ему в советских теоретических трудах.
Если Че не воевал, то он либо учился, либо читал и часто воспринимал и то и другое как две стороны одной медали. 4 декабря 1965 года он писал Армандо Харту о своих творческих замыслах:
«В этот период длительных каникул я сунул нос в философию, что я давно уже думал сделать. Первая трудность, с которой я столкнулся: на Кубе ничего не опубликовано, если исключим советские кирпичи, слабость которых в том, что они не дают тебе думать: так как партия уже сделала это за тебя и твое дело — переваривать это. Не говоря уже о том, что подобная методология полностью противоречит марксизму, книги эти по общему правилу просто очень плохи. Вторая же — и не меньшая трудность — мое полное незнание философского языка (в тяжелом поединке с маэстро Гегелем я уже в первом раунде был послан в нокдаун). Поэтому я составил себе план занятий… чтобы заложить основы подлинной школы мышления: мы ведь уже много сделали, но когда-нибудь должны будем и осмыслить сделанное. Я составлял это как план собственного чтения, но он может быть приспособлен и для того, чтобы послужить планом серьезных публикаций в политическом издательстве… Вот мой план:
— Классики философии.
— Великие диалектики и материалисты.
— Современные философы.
— Классики политэкономии и предшественники.
— Маркс и марксистское мышление.
— Социалистическое строительство.
— Еретические и капиталистические авторы.
— Полемика».
В последних пунктах плана особенно рельефно виден весь Че, всегда противившийся готовым истинам и бравший под защиту опальных теоретиков, даже если сам он с ними не соглашался. Например, разъясняя пункт о «Социалистическом строительстве», он предлагал издавать не только нынешних, но и «вчерашних» руководителей. Ему всегда претило посмертное шельмование и забвение Сталина и Хрущева в СССР. Пункт о «еретиках» был еще более смелым: «Здесь располагаются работы наиболее крупных представителей ревизионизма (если хотите, сюда можно поместить и Хрущева), требующие особо глубокого… анализа, и должен быть твой друг Троцкий — ведь он жил и творил»462. Представить себе в то время издание каких-либо работ Троцкого в СССР было просто немыслимо.
Че понимал, что «речь идет о гигантской работе», и он перестал бы быть самим собой, если бы первым за эту работу не взялся. Его глубокие и полемические заметки о современном социализме получили название «Пражские тетради», хотя писал он их не только в Праге (об этом ниже), но и в Танзании.
Особенно безжалостным интеллектуальным ударам был подвергнут «канонический» советский учебник политэкономии 1954 года. Че, как уже упоминалось выше, и раньше критиковал его. Теперь у него наконец-то появилось время для более подробного разбора советских ошибок.
