Так начались собственно боевые действия «партизанского очага». Один солдат был ранен, но армия захватила в плен не оказавшего сопротивления боливийца Салюстио Чоке. Че узнал обо всем этом 19 марта, когда из базового лагеря прибыл Китаец. Командир был потрясен трусостью Санчеса, который некогда возглавлял арьергард в колонне бесстрашного Камило Сьенфуэгоса. Тот оправдывался — ведь сам Че учил, что партизанская война на первом этапе — это война маневренная и не следовало цепляться за плохо укрепленные позиции пред лицом численно превосходящего врага. Но для Че потеря базового лагеря означала прежде всего потерю продовольствия и боеприпасов — а на поддержку из боливийских городов он надеялся все меньше и меньше.
Во вспомогательном лагере отряд ждали добровольцы (11 человек), которых привел Мойзес Гевара, причем двое из них уже успели дезертировать
[297]. Как потом выяснилось, Мойзес Гевара наврал Че о своей «мощной» организации, которая якобы может дать десятки преданных делу революции бойцов. Будущих партизан он вербовал прямо на карнавале, обещая пьяным рабочим, что их семьи получат много денег, если они сами на некоторое время отправятся в джунгли.
Не обрадовали Че и непрошеные гости — Таня и Дебре, которые должны были действовать только в городе. В лагере Че ждал и Бустос. Все они находились в Ньянкауасу давно, так как Че должен был вернуться еще 25 февраля. Вид оборванных, голодных и измученных партизан произвел на «романтика революции» Дебре угнетающее впечатление. Писать о революции оказалось куда как комфортнее, чем ее делать.
Че попросил перуанца Чана и аргентинца Бустоса Марко как можно быстрее привести в лагерь добровольцев из их стран. На юго-востоке Боливии, говорил Че, добровольцы физически закалятся и через год-два вернутся домой опытными партизанами. Чан попросил 50 тысяч долларов на организацию собственного перуанского партизанского очага в районе Аякучо, на что Че, подумав, согласился. Бустосу рассуждения Че вообще показались далекими от реальности.
Особенно досталось от Че Тане. Ей надо было лишь только сопроводить Бустоса в лагерь и немедленно возвращаться в Ла-Пас. Но она в нарушение приказа нашла и привела в лагерь Дебре. Мало того, она провела в лагере три недели. Как она теперь сможет объяснить столь длительное отсутствие своим знакомым в Ла-Пасе? Таня не могла сказать рассерженному Че, что всегда мечтала быть именно партизанкой, как и ее героиня Зоя Космодемьянская. Девушка надеялась, что известный своей вспыльчивостью Че скоро «отойдет», сменит гнев на милость и позволит ей остаться в отряде. Ведь стрелять она умела гораздо лучше, чем многие из партизан.
Так и произошло. Таня стала бойцом, вновь надела любимую форму кубинской милиции, а на ремне опять занял свое привычное место пистолет. Че, по понятным причинам не терпевший в лагере женщин, пригрозил всем партизанам самыми жесткими мерами, если Таня на кого-нибудь пожалуется. Девушка обшивала и обстирывала своих боевых товарищей, готовила с ними пищу. Она же помогала поддерживать радиосвязь с «Манилой». Таня гордо отказывалась от всякой помощи, подчеркивая, что является таким же бойцом, как и все остальные.
Однако, как выяснилось, Че сердился на Таню не зря. Сдавшиеся армии дезертиры Мойзеса Гевары рассказали, что в лагере находится молодая женщина. Они даже записали номер ее джипа. Одновременно в полицию поступили сведения, что в Камири вот уже три недели стоит в платном гараже дорогой джип и никто за ним не приходит. Полиция обыскала «тойоту» и нашла там записную книжку Тани, по которой без особого труда установили имя владелицы машины — Лауры Баэур. Дезертирам показали фото Лауры, и они сразу же узнали девушку-партизанку, которую видели в лагере. В машине оказалось много магнитофонных пленок, и сотрудники боливийских спецслужб вместе с агентами ЦРУ слушали их почти два дня. Но ничего подозрительного кроме фольклора так и не услышали.
Че, под командованием которого теперь находилось 47 бойцов, решил дать армии бой. Это было необходимо, в том числе и для поднятия боевого духа отряда. Да и сдавать вспомогательные лагеря было просто нельзя — тогда бы партизанский очаг остался без продовольствия и оружия.
21 марта боливийская армия издала свой первый анти-партизанский оперативный приказ номер 1/67, предписывавший активными действиями обнаружить и уничтожить партизанский очаг в районе реки Ньянкауасу. Это было как раз то, чего ждал Че и чего не советовали делать американцы — бросать в бой на незнакомой местности плохо обученных солдат.
23 марта 1967 года отряд майора Эрнана Платы и капитана Сильвы в составе тридцати пяти человек отправился прочесывать местность по берегам реки Ньянкауасу. Помимо стрелкового оружия у Сильвы было несколько 60-миллиметровых минометов и пулемет 30-го калибра. План был прост — прочесать оба берега реки, при обнаружении партизан связать их боем и запросить поддержку с воздуха. Как только отряд Сильвы втянулся в узкую долину реки, стиснутую скалами, раздался клич: «Да здравствует национальное освобождение!» — и сразу же на опешивших от внезапности солдат обрушился шквал хорошо организованного огня с обоих берегов. Военные были прижаты к земле, и голос с чужим акцентом предложил сдаться. Сильва увидел, как его солдаты-призывники испуганно бросают оружие. Через шесть минут после первого выстрела бой уже завершился. Семь солдат были убиты, четверо — ранены, 11 — взяты в плен.
Тактика Че дала блестящие результаты. Было захвачено три миномета (плюс 64 мины к ним), пулемет (с двумя лентами), три автомата «узи» (с двумя магазинами) и 16 винтовок «маузер» (к ним — 2 тысячи патронов)486.
Партизаны привели пленных в лагерь, дали им воды и оказали медицинскую помощь раненым. Солдаты стали критиковать офицеров за грубость и пренебрежение к их нуждам. Сильва «вспомнил», что его брат учится на Кубе. Че не без презрения отметил в дневнике: «Пленные офицеры словоохотливы…»
В общем, как и предполагал Че, боевой дух боливийской армии оказался очень низким. Однако на предложение вступить в ряды партизан никто не отозвался. Солдаты, видимо, не горели желанием воевать под любыми знаменами. Тогда партизаны взяли себе оружие, сняли с пленных форму (чтобы одеть потенциальных добровольцев)
[298] и отпустили восвояси. Когда пленные в жалком виде появились в штабе 4-й дивизии в Камири, то офицеры, спасая свою репутацию, соврали командованию, что их атаковали десятки хорошо вооруженных профессионалов.
Если в тактическом смысле бой 23 марта был блестящей победой, то в стратегическом — большой неудачей. Отряд был преждевременно обнаружен, и теперь не приходилось рассчитывать на год-два спокойной работы по формированию «материнского» партизанского очага в Южной Америке. Боливия окончательно становилась полем боя.
Че все это прекрасно осознавал. 25 марта он провел достаточно жесткий разбор итогов боя. Отметив, что Антонио Санчес (Маркос) — опытный боец, Че все же подробно перечислил его ошибки, главной из которых была сдача лагеря. Маркосу было предложено на выбор вернуться на Кубу или стать простым рядовым. Тот выбрал второй вариант, и его направили в арьергард
[299]. Маркос бросил в лицо Че: «Можешь уж тогда сразу меня расстрелять». Че в долгу не остался: «Если ты так настаиваешь, то можно это устроить». Ясно, что такая перебранка между самыми опытными офицерами отряда никак не способствовала поднятию боевого духа.
