В ноябре 1953 года генеральный секретарь партии гватемальских коммунистов Хосе Мануэль Фортуни
[47] тайно приехал в Прагу и встретился с лидером КПЧ Антонином Новотным. По просьбе Арбенса было решено направить в Гватемалу стрелковое и противотанковое оружие времен Второй мировой войны немецкого, чехословацкого и британского производства. Договор был подписан личным представителем Арбенса майором Альфонсо Мартинесом. Он выехал якобы в Швейцарию на лечение (из этой страны были предки Арбенса, так что ЦРУ ничего не заподозрило), а потом негласно прибыл в Прагу.
Две тысячи тонн «стальных труб, оптики и лабораторного оборудования» были доставлены в польский порт Щецин и там погружены на судно нейтральной Швеции «Альфхем». Агент ЦРУ в Польше сообщил об отплытии корабля, но в море американская разведка следы «Альфхема» потеряла. Потом американские супермены из ЦРУ вообще перепутали два шведских корабля и вместо «Альфхема» задержали и обыскали корабль «Вульфсбрук»
[48]. А в это время «Альфхем» зигзагом (через Дакар) пересек Атлантику, «засветился» в Нидерландской Вест-Индии, а затем взял курс на вполне проамериканский Гондурас.
ЦРУ тем временем готовило провокацию, связанную с Гватемалой и советским оружием. Ведь после встречи стран — членов ОАГ в Каракасе следовало как-то доказать агрессию «мирового коммунизма». На побережье Никарагуа был оборудован «склад советского оружия» (специально закупленного американской разведкой), который следовало «обнаружить» в назначенное время. Оружие, по легенде, было доставлено противникам Сомосы советской подлодкой, тайно прибывшей в Гватемалу. Участие Гватемалы в «подрывной деятельности» против Никарагуа должна была подтвердить коробка гватемальских сигарет, «забытая» гватемальцами возле склада с оружием.
В начале мая 1954 года полиция Сомосы «обнаружила» склад, и никарагуанский диктатор, естественно, попросил США оказать помощь в борьбе против «гватемальской агрессии».
Тем временем Эрнесто Гевара все пытался получить в Гватемале место врача. Через знакомых ему предложили пост доктора в самой глуши в провинции Петен. Че был готов туда немедленно выехать, тем более что именно в этом районе находись величественные строения цивилизации майя. К тому же гватемальские врачи отнюдь не горели желанием лечить индейцев в этой Тмутаракани. Че записался на прием к президенту гватемальской врачебной палаты и зафиксировал результаты разговора следующим образом: «Это человек, стремящийся сохранить свой пост, по всей видимости, антикоммунист и интриган. Но вроде бы он хочет мне помочь»42.
Конечно, больница во влажных джунглях Петена была бы сильным ударом по здоровью Че, так как неизбежно вызвала бы обострение астмы. Но он привык каждый день преодолевать свою болезнь. И к тому же бескорыстная работа среди нищих индейцев полностью отвечала желанному образу врача-революционера.
В апреле 1954 года Эрнесто Геваре сообщили, что, для того чтобы получить место в Петене, ему надо иметь вид на жительство в Гватемале. Че уже порядком устал и от борьбы с гватемальским бюрократизмом, и от собственного бессилия. Он уже решил, что если не оформит вида на жительство в течение двух недель, то уедет из Гватемалы. Но тут неожиданно его пригласили в полицейский участок и сообщили (15 мая 1954 года), что для получения вожделенного документа ему следует выехать из Гватемалы, получить за границей новую гватемальскую визу, вернуться обратно, и тогда с видом на жительство проблем быть не должно. Че был рад, что лед, наконец, тронулся, и иронически сравнил этот первый скромный успех с недавней победой вьетнамской армии над французами при Дьенбьенфу.
Эрнесто даже и не помышлял о том, чтобы по примеру многих эмигрантов бросить Гватемалу, хотя ситуация в стране обострялась буквально с каждым днем.
В письме Тите Инфанте (от марта 1954 года) Че описывал положение в стране следующим образом:
«…1 марта президент Арбенс в своем ежегодном послании к конгрессу без обиняков провозгласил сотрудничество коммунистической партии с правительством и необходимость со стороны этого самого правительства защищать членов этой политической группы против любых санкций. В целом коммунисты выступают очень осторожно. И если бы не шумиха, поднятая национальной прессой против “вторжения экзотических доктрин”, партию никто бы и не замечал. Но это единственная политическая группировка в Гватемале, которая присоединилась к правительству, чтобы реализовать его программу, и где личные интересы не имеют значения… что находится в разительном контрасте с тремя другими (правительственными) партийными группировками… Каждая из них еще и расколота как минимум на два оппозиционных друг другу крыла, и они заходят так далеко, что заключают сделки с оппозицией… Влияние ГПТ (Гватемальская партия труда, коммунисты. — Н. П.) весьма велико во фракциях трех других партий благодаря элементам, которые сдвинулись там влево и готовы содействовать полной социализации Гватемалы — а это очень трудная задача, кроме всего прочего еще и потому, что человеческие качества тех, кто возглавляет революцию, невысоки (я, прежде всего, имею в виду качества интеллектуальные)…»43
Как и в случае с Чили или Боливией, Че отмечал монокультурный характер гватемальской экономики, делавший ее крайне зависимой от мировой конъюнктуры, а значит, от США, которые эту конъюнктуру определяли:
«Это страна с типично сельскохозяйственной экономикой, которая только сейчас прощается с остатками феодализма и у которой лишь один козырь международного масштаба в карточной колоде — кофе. Не впадая в излишний пессимизм, можно сказать, что сильный спад в производстве этого продукта может вызвать падение правительства, если не будут предприняты чрезвычайные меры, возможные лишь в том случае, если страна окажется перед лицом международного бойкота, благословленного гринго…»44
Че предполагал, что американцы попытаются задушить Гватемалу экономически
[49], но не теперь же, а через три года, когда в Гватемале должны были пройти очередные президентские выборы. При всей своей вполне рационально обоснованной нелюбви к гринго Эрнесто все-таки не верил, что Вашингтон решится на прямое военное вторжение.
