Че прекрасно помнил уроки Гватемалы и постоянно говорил: «Арбенс проиграл потому, что не зачистил армию, которая его затем и предала». Сначала он отправил всех солдат крепости в отпуск на месяц, но оружие они должны были оставить в Ла-Кабанье2". Офицерам оставили личное огнестрельное оружие. Через месяц они узнали, что уволены с воинской службы.
По образцу партизанской школы Че уже 13 января 1959 года открыл в Ла-Кабанье «Военно-культурную академию» для военнослужащих новой кубинской армии. Солдат и офицеров там не только учили грамоте, но прививали революционное политическое сознание. Среди преподававшихся предметов были история, география, обществоведение, экономика Кубы и т. д. Из военных делали не простых исполнителей любых приказов (как это было в армии Батисты), а сознательных патриотов. Их учили и общей культуре, и культуре поведения. Че запретил дотоле популярные в армии петушиные бои, заменив их концертами, шахматами, верховой ездой, посещением театров, музеев и выставок. Повседневное руководство «Академией» осуществляли члены НСП, не афишировавшие свою партийную принадлежность.
Надо сказать, что временное революционное правительство запретило на Кубе (опять-таки временно) все политические партии, которые надлежало перерегистрировать и очистить от сторонников свергнутого диктаторского режима. Формально под запретом находилась и НСП, но американское посольство с тревогой отмечало, что коммунисты открывают свои отделения по всей стране, растет число членов НСП и легально выходит партийная газета «Ой» («Сегодня»).
В личной жизни Че все было не так просто. Предстояло нелегкое объяснение с Ильдой, в супружеской верности которой Че никогда не сомневался.
Алейда вспоминала, как Че сделал ей предложение. Она работала его личным секретарем и отвечала за всю корреспонденцию. Примерно 12 января 1959 года Че попросил ее прочитать и отправить письмо Ильде, в котором Че просил о разводе, так как встретил молодую кубинку и хочет на ней жениться. Алейда спросила, что это за женщина. Че с удивлением посмотрел на нее и ответил: «Ты». До этой минуты они никогда не обсуждали возможный брак. Алейда ничего не ответила, а просто отправила письмо212.
В январе 1959 года Ильда с Ильдитой уже прилетели в Гавану. Эрнесто прямо сказал жене, что у него есть другая женщина, он любит ее и как честный человек обязан на ней жениться. Эти слова дались Че с огромным трудом — он не мог смотреть на Ильду, в глазах которой стояли слезы. Ильда, конечно, дала согласие на развод, но скрыть своего горя не смогла. Че, осознав, какую боль он причиняет матери своего ребенка, выдавил из себя: «Лучше бы я погиб в бою»213.
Но для Ильды, как и для Че, служение обществу было неизмеримо выше любых личных проблем. Зная мужа, чье мировоззрение сформировалось не без ее помощи, Ильда твердо сказала, что Че должен жить и отдавать все силы строительству нового, справедливого общества. Он должен помочь Кубе избежать ошибок Гватемалы, а сама революционная Куба обязана прийти на помощь другим странам Латинской Америки, страдающим от гнета коррумпированных проамериканских диктаторов.
Они решили остаться друзьями и товарищами по борьбе. Ильда, как очень хороший специалист по макроэкономике, стала работать на Кубе, всецело отдавая знания и опыт на пользу победившей революции
[127]. С 1959 года в составе специальной комиссии она занималась восстановлением крестьянских домов, разрушенных батистовской армией в ходе гражданской войны.
Че постоянно виделся с дочкой, которую привозили в Ла-Кабанью, и Ильдита беззаботно играла в кабинете всемирно известного команданте. Ильда передала с дочерью их совместные фотографии гватемальского периода, которые Че рассматривал с ностальгией. Маленькая Ильдита даже спрашивала мать: «А я что, тоже родом из Гватемалы?»
Развод с Ильдой был оформлен 22 мая 1959 года, а 2 июня Алейда и Че стали мужем и женой.
9 января 1959 года Че после шестилетней разлуки обнял в аэропорту Гаваны своих родителей. Они прилетели на самолете, который кубинское правительство направило в Аргентину, чтобы привезти на родину кубинских политических эмигрантов. Эрнесто-старший в порыве чувств поцеловал взлетную полосу гаванского аэропорта. Он очень гордился своим знаменитым на весь мир сыном и все же не понимал его.
Отец считал кубинскую эпопею Тэтэ веселым и опасным приключением, которое теперь благополучно завершилось. Он без всякой задней мысли спросил сына, когда тот намерен вернуться к врачебной практике. Че со свойственной ему иронией ответил, что у них с отцом одинаковые имя и фамилия, поэтому Эрнесто-старший может вполне открыть врачебную практику и калечить там пациентов с таким же успехом, как это делал бы сам Че.
Нет, любимый сын Эрнесто-старшего и Селии навсегда выбрал путь революционера: Че грустно пошутил, что даже не знает, в какой земле упокоятся его бренные останки.
Родители Че (особенно отец) сразу почувствовали, что сын не шутит. Хотя Че был знаменит и крайне популярен на Кубе, он сразу же сказал родителям, что не позволит ни себе, ни им пользоваться здесь какими-либо привилегиями за государственный счет. Когда Эрнесто-старший изъявил желание посмотреть места боев в Сьерра-Маэстре, Че был готов выделить джип с провожатым (ветераном боев), но бензин и еду родители должны были оплачивать самостоятельно. Поездка не состоялась.
С момента победы революции Че пришлось заниматься крайне для него неприятным, но необходимым делом. В крепости Ла-Кабанья была военная тюрьма, и она стала наполняться уже 1 января, когда люди вышли на улицы и стали ловить полицейских и агентов спецслужб диктатуры. Вскоре в Ла-Кабанье скопилась примерно тысяча заключенных. Это были в основном должностные лица репрессивных органов свергнутой диктатуры низшего и среднего звена — главные преступники предпочли сбежать вместе с Батистой.
Тем не менее в руки революционеров все же попали Эрнандо Эрнандес — глава национальной полиции при Батисте, а также Эрнесто де ла Фе — министр информации, тесно связанный с мафией
[128].
13 января 1959 года временное революционное правительство ввело смертную казнь, отмененную конституцией 1940 года.
Все кубинское общество, в том числе и СМИ самого разного направления, требовало сурового наказания тех сторонников диктатора, кто запятнал себя пытками и убийствами оппозиционеров. Стремясь избежать самосуда и расправ на улицах, Фидель поручил Че нелегкую роль карающего меча революции.
Че внимательно относился к каждому заключенному, попадавшему в Ла-Кабанью. Он часами (часто ночью) изучал представленные улики и доказательства, особенно если человеку грозила смертная казнь. Суды проходили гласно, у всех обвиняемых был адвокат. Че решительно отводил из членов судов тех, у кого были с обвиняемым личные счеты (например, если обвиняемый лично пытал члена суда). Смертная казнь не применялась только за избиения заключенных в застенках Батисты. Требовалось доказать неоднократные случаи применения пыток и тяжких телесных повреждений.
