К 40-летию Октября осенью 1957 года в Москве провели международное совещание коммунистических и рабочих партий. Приехала большая китайская делегация: Мао Цзэдун, председатель КНР Лю Шаоци, глава правительства Чжоу Эньлай, его заместитель Дэн Сяопин, руководитель ведомства госбезопасности Кан Шэн.
Тогда Мао во второй и последний раз покинул Китай. Встреча в Москве проходила сразу после того, как в СССР запустили спутник. Казалось это победа коммунистического строя. И Мао уверенно говорил о том, что не надо бояться ни атомной бомбы, ни ракетного оружия.
Социалистические страны все равно победят.
– Давайте прикинем, сколько людей может погибнуть, если разразится война, — рассуждал с трибуны Мао. — Погибнуть может одна треть или даже чуть больше, может, половина. Я бы сказал, даже принимая худший вариант: пусть половина погибнет, а половина останется в живых, но империализм будет стерт с лица земли, и весь мир станет социалистическим.
От этих слов Мао содрогнулись даже его закаленные товарищи по мировому коммунистическому движению.
У себя дома на съезде партии 17 мая 1958 года Мао повторил:
– Не раздувайте страхи насчет мировой войны. Самое большее — умрет сколько–то народу. Сгинет половина населения — такое уже происходило несколько раз в китайской истории. Это даже хорошо, если исчезнет половина населения, неплохо, даже если исчезнет одна треть…
Неужели он верил в то, что говорил? И в самом деле, готов был пожертвовать половиной населения собственной страны? Можно предполагать, что ему просто нравилось произносить такие речи и всех запугивать.
На встрече в Кремле вождь итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти растерянно спросил китайского вождя:
– Что же останется от моей Италии после ядерной войны?
Мао холодно ответил:
– А кто сказал, что Италия должна выжить? Триста миллионов китайцев останется, и этого достаточно, чтобы человеческая раса продолжила свое существование.
Вообще говоря, Мао следовал марксистским канонам. В Москве тоже ведь шли споры на сей счет. За несколько лет до этого разговора, 12 марта 1954 года, выступая перед избирателями накануне выборов в Верховный Совет, Георгий Маленков сказал: новая мировая война «при современных средствах ее ведения означает гибель цивилизации». То есть он отказался от представлений о неизбежности войны и о том, что она поможет уничтожению мирового империализма.
Но его слова товарищи по партии возмущенно отвергли. Заявление Маленкова о возможности гибели мировой цивилизации в случае третьей мировой войны стали желанным поводом для Хрущева избавиться от соперника. Никита Сергеевич обвинил главу правительства в отказе от основных принципов советской политики:
– Своим неправильным утверждением о гибели цивилизации товарищ Маленков запутал некоторых товарищей… Теоретически неправильное и политически вредное положение способно породить настроения безнадежности усилий народов сорвать планы агрессоров…
Хрущева поддержали военные, уверенные в том, что и в ядерной войне можно победить. На Маленкова обрушился и Молотов:
– Не о «гибели мировой цивилизации» и не о «гибели человеческого рода» должен говорить коммунист, а о том, чтобы подготовить и мобилизовать все силы для уничтожения буржуазии… Разве можем мы настраивать так народы, что в случае войны все должны погибнуть? Тогда зачем же нам строить социализм, зачем беспокоиться о завтрашнем дне? Уж лучше сейчас запастись всем гробами… Мысль о том, что ядерная война станет катастрофой, отвергли как ошибочную. Маленкову, снятому с должности главы правительства, пришлось опровергнуть самого себя. При первом удобном случае он заявил, что нападение на Советский Союз закончится тем, что «агрессор будет подавлен тем же оружием и подобная авантюра неизбежно приведет к развалу капиталистической общественной системы».
Да и Хрущев говорил об использовании ядерного оружия как о чем–то вполне реальном. Зять первого секретаря ЦК, главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей вспоминал, как Хрущев принимал редакторов западногерманских газет. Один из них спросил: сколько ракет нужно для полного уничтожения ФРГ? Хрущев позвонил в Генштаб. Выслушал ответ, положил трубку и сказал:
– Всего семь штук.
Однажды Хрущев принял британского министра по вопросам науки и техники лорда Хэйлшема. В записи беседы говорится:
«Никита Сергеевич спрашивает Хэйлшема, где он живет, и говорит, что даст указание командующему ракетными войсками в случае войны не посылать в этот район ракету с боевым зарядом. Хэйлшем говорит, что если начнется новая война, то он предпочитает умереть. Никита Сергеевич соглашается с министром: выжить ему не удастся…»
Так что Мао просто откровенно формулировал то, что было основой и советской военной доктрины: в ядерной войне можно и нужно победить. Мао был невероятно амбициозен и руководствовался интересами не мировой революции, а собственными. Он хотел превратить Китай в военную супердержаву. Но едва ли хотел, чтобы война лишила его собственной страны, которой он управлял. Мао, надо понимать, исходил из того, что ядерная война разразится между Советским Союзом и Соединенными Штатами. А он останется в стороне.
– И в такой ситуации, — полагает профессор, доктор исторических наук Евгений Петрович Бажанов, непревзойденный знаток Китая, — Мао исходил из того, что Китай может остаться в стороне — не так уж много бомб у СССР и США, чтобы на Китай бросать. Они между собой подерутся, а он будет сидеть на горе и наблюдать. Поэтому он и говорил Хрущеву: не бойтесь, вы их заманите, а там и мы подключимся…
Тогда еще Хрущев и Мао беседовали вполне дружески. Китайский лидер крайне удивился, когда советские товарищи сами предложили убрать из всех документов положение о том, что КПСС — ведущая сила мирового коммунистического движения.
– Если вы не хотите быть лидером, — сказал Мао, — то мы возьмем на себя эту роль.
Он пришел к выводу, что новые советские руководители слабоваты. А в Москве всячески старались сделать Мао приятное.
Так что же разрушило дружеские и союзнические отношения Москвы и Пекина?
Принято считать, что виной тому необузданный характер Хрущева, который с каждым годом с все большим удовольствием занимался международными делами.
Никита Сергеевич действительно был человеком фантастической энергии, огромных и нереализованных возможностей. Живой человек, с чувствами, эмоциями и взрывным темпераментом, он оказался талантливым политиком. И проницательные партнеры быстро определили, что Хрущев вовсе не таков, каким он хочет казаться: большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке гнева; когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим.
Не эмоции Хрущева погубили казавшееся монолитным единство с Пекином, хотя более осторожный, дипломатичный и гибкий человек на его месте сумел бы удержаться от крайностей. Причины разрыва носили более глубинный характер.
