Может быть потому, что демократия, верховенство закона, конкуренция, прозрачность, низкий уровень коррупции в правительстве, независимые источники новостей, свобода мысли, совести и слова — необходимая часть жизни, которой в Китае нет и не предвидится. Если говорить о силе притяжения, а не принуждения, то Пекин — с его обещанием тотально контролировать всех граждан, — не так уж привлекателен. Превращение в высокотехнологичное полицейское государство делает страну менее конкурентоспособной и подрывает перспективы роста.
Фантастический успех Дэн Сяопина объяснялся счастливым стечением обстоятельств. В тот момент, когда на рынке труда предложило свои услуги огромное молодое население Китая (в годы Мао Цзэдуна искусственно отрезанное от мира), богатое западное общество располагало большими деньгами и готово было платить за товары, произведенные в Срединной империи. Ныне китайская рабочая сила стремительно стареет и дорожает. В менее развитых странах — Вьетнаме и Бангладеш — рабочим платят меньше. А западные кошельки опустели из–за кризиса.
Работоспособное население Китая уже достигло своего пика и начинает сокращаться. К 2030 году в сельской местности число работоспособных сократится вдвое. К 2050 году половина населения Китая будет старше 45 лет, а четверть населения — старше 65 лет. Кто же тогда станет локомотивом экономического успеха?
Многие государства в свое время — как это было с Португалией, Голландией, Англией — становились на короткий срок государством номер один в мире, но быстро лишались своего первенства.
«XIX век был британским веком. ХХ стал американским. XXI будет японским». Я прочитал это пророчество американского футуролога Германа Кана в тот год, когда начал учить японский язык, и когда все были зачарованы японскими экономическими достижениями. Перспектива стать специалистом по стране, которой суждено превратиться в государство номер один, прибавляла сил в единоборстве с иероглифами.
Я никогда не сожалел о времени, потраченном на изучение Японии, хотя Герман Кан подвел меня. XXI век не стал японским, и Япония не будет великой державой. Не окажутся ли столь же нереальными нынешние восторженные прогнозы относительно Китая? И Китай завязнет в своих столь же масштабных проблемах? И кто–то другой вырвется вперед?
Впрочем, все эти рассуждения могут показаться чрезмерно мрачными. Как насчет не знающих себе равных небоскребов в городе Гуанчжоу? А фантастические успехи студентов шанхайских университетов? А то, что сотни миллионов китайцев в этой нищей стране разбогатели?
Прежде мои друзья на Дальнем Востоке любили на несколько дней съездить в Китай и отдохнуть. Теперь им это не по карману. Зато китайских туристов все больше. В универмагах Владивостока и других городов они, не спрашивая о цене, скупают золотые украшения. И наши молодые люди отправляются в Китай учиться, остаются там, хорошо зарабатывают и очень довольны; объясняют родителям: «Здесь ценят умелых работников».
Си Цзиньпин не похож на лидера страны, переживающей политический упадок или экономический застой.
Конечно, подъем Китая — это не мираж. Но важно будущее, а не прошлое. Может ли государство, построенное на ограничении возможностей, инициативы и свобод, превзойти страны, построенные на защите и расширении этих свобод?
Китай создает сегодня новую империю страха и делает ставку на национализм. Си Цзиньпин не устает напоминать, что партия сражается за восстановление исторической роли Китая в международных делах:
— Наша великая нация пережила неисчислимые лишения и страдания. Но коммунистическая партия открыла новые горизонты для великого обновления.
Считалось, что революция, вождем которой был Мао Цзэдун, покончила с жалким прошлым старого Китая. Си отбросил эту интерпретацию истории. Теперь политика компартии есть часть долгой истории Китая. Китай пережил немало взлетов и падений. Последняя империя пала столетие назад, не справившись с трудными внутренними проблемами.
Империю погубили гражданская война, восстание мусульман, слабая экономика, внешнеполитические унижения и ощущение, что императоры утратили «мандат небес»… Сегодня мы бы это назвали идеологической пустотой.
Политики и эксперты озабочены сегодня тем, как справляться со стремительно растущим Китаем. Но не пора ли задуматься над тем, что будет означать упадок Китая? Воспримут ли руководители Китая перспективу своего собственного упадка философски, если они уже убедили себя в быстром восхождении к мировому первенству? Сомнительно. Из этого и надо исходить. А раненый тигр редко бывает миролюбивым.
