– Боюсь, что смогу посвятить вас в это, только если вы согласитесь к нам примкнуть.
– Это что, культ или что-то?
– Или что-то.
– Мне нужно побольше информации, – сказала я ей и отпила от своего “сайдкара”, потому что надо же было что-то сделать, но от этого у меня слиплись пальцы. Глупость какая, этот сахарный ободок по краю. – Или это ситуация типа “вы и так слишком много знаете”?
– Да, многовато, но меня это не особенно волнует. Если вдруг вздумаете рассказать кому-нибудь то, что вы знаете или обольщаетесь, что знаете, ни единая душа вам не поверит.
– Потому что это все слишком дико?
– Потому что вы женщина, – сказала она. – Вас легче списать со счетов как сумасшедшую. Как истеричку. Будь вы мужчиной, это могло бы стать проблемой.
Я ничего не сказала. Я ждала продолжения, а мадам рассматривала меня в упор. Синий глаз определенно отсвечивал каким-то неестественным блеском.
– Вы мне нравитесь, мисс Хокинс, – наконец сказала она. – Вы упрямы, а я восхищаюсь упорством, когда оно оправдано. Ваше, в настоящий момент, – неуместно, но, думаю, я могла бы найти ему применение. Вы умны, решительны и ретивы, и как раз эти качества я в людях ищу. А потом, вы рассказчик.
– И при чем тут все это?
– При том, что вы явно имеете склонность к нашей области интересов.
– Благотворительность в сфере литературы, верно? Кто бы подумал, что литературный благотворительный фонд может так сильно смахивать на тайное общество.
– Благотворительность – это прикрытие, вам ли не знать, – отмахнулась дама. – А вот скажите, мисс Хокинс, верите ли вы в магию?
– В какую? В ту, как у Артура Кларка, где достаточно продвинутая технология неотличима от магии, или в исконную, допотопную магию?
– Верите ли вы в мистику и фантастику, в невероятное, небывалое и невозможное? Верите ли вы, что то, к чему обычные люди относятся пренебрежительно, списывая такие явления на мечты или игру воображения, действительно существует? Верите ли вы в сказки?
У меня прямо сердце ухнуло вниз, потому что я и в детстве верила в сказки, и сейчас верю, но я не знала, что делать, потому что теперь-то я не ребенок, теперь я двадцатилетняя с лишком девица, которая сидит в коктейль-баре, но не чувствует себя вполне взрослой, чтобы иметь право на выпивку, и поэтому я так и сказала:
– Я не знаю.
– Да все вы знаете, – ответила дама, снова потягивая мартини. – Просто не знаете, как это признать.
Кажется, я скорчила ей рожу, но точно не помню, и спросила, что ей от меня нужно.
– Мне нужно, чтобы вы уехали отсюда со мной и больше не возвращались. Чтобы вы оставили позади всю свою жизнь и свое имя тоже. Вы поможете мне защитить место, в существование которого люди, в большинстве своем, не поверят. В вашей жизни появится высокая цель. И когда-нибудь я отведу вас туда, в то место.
– Извините, но я не ребенок, который верит в “когда-нибудь”.
– Неужели? А что ж тогда прячетесь в своих академических храмах, сбегаете от жизни в видеоигры?
По мне так это был удар прямо под дых, даже если и в точку, так что я разозлилась и сказанула ей во всю мощь:
– Но, дорогая моя, если у вас присмотрено какое-то сказочное местечко и есть возможность там быть, какого черта вы торчите тут, на задах бара, и меня обольщаете?
Она странно на меня посмотрела, не знаю, потому ли, что мне достало наглости снисходительно обратиться к ней “дорогая моя”, или же причина была в том, что это мое высказывание она нашла более основательным, чем другие, а затем просто достала визитную карточку из кармана и подтолкнула мне ее через стол.
Там было написано: “Клуб коллекционеров”.
Ниже – номер телефона.
И еще ниже – рисунок меча.
Честно признаюсь: соблазн был сильный. Ну, представьте, таинственная взрослая дама предлагает вам сказочную работу типа в правоохранительных органах, как будто она сама состоит в полиции какой-то страны чудес! Часто такое бывает? Однако что-то тут было не так, и потом, мне нравится мое имя, и еще тот факт, что она уклонилась от вопроса о З., – все это было мне против шерсти.
– А З., вот он принял ваше предложение о работе? Или он, вместо того, поджег ваш клуб? – поинтересовалась я, прикинув, что других вариантов нет. Судя по тому, как изменилось ее лицо, последнее предположение было верным. Фальшивая улыбка вернулась.
– Я могу рассказать очень многое из того, что вам хотелось бы знать, но сначала вы должны согласиться на мои условия. Признайтесь, здесь вам делать нечего. И потом, разве вас не мучает любопытство?
Еще как мучает. Просто чума, как мучает. Меня прямо-таки раздирает от любопытства. Даже подумала, не сказать ли, что поразмыслю, если она позволит мне поговорить с З. или если сумеет доказать, что он жив, но не было у меня ощущения, что она пришла торговаться. Если я сейчас за ней не пойду, больше мне ее не видать.
– Не особенно, – ответила я. Разочарование отразилось у нее на лице, сто пудов, но потом она собралась.
– Что еще я могу сказать, чтобы убедить вас переменить свое мнение? – спросила она.
– Что произошло с вашим глазом? – спросила я, зная, что ее слова уже ничего не изменят.
Ответная улыбка была настоящей.
– Когда-то я пожертвовала глазом в обмен на способность видеть, – сказала она. – Уверена, что вы в курсе: магия требует жертв. Многие годы я могла видеть всю историю целиком. Это больше не работает, во всяком случае здесь, потому что я приняла решение, в результате которого мне остались только туманные версии настоящего. Ясности мне порой недостает, да. но, опять же, чем-то приходится жертвовать.
Я почти поверила ей. Уставилась на нее, и этот мутный голубой глаз уставился на меня в ответ, и когда он поймал отсвет от одной из винтажных лампочек, горевших над нами, стало видно, что никакой там нет катаракты, а вихрится там штормовое небо. Это было ясно как день. Даже молния сверкнула наискосок.
Я проглотила остатки “сайдкара”, схватила книгу, сумку и пальто своими дурацкими липкими руками, встала, поднесла книгу к виску и ею откозыряла.
Визитку ее я не взяла, оставила на столе.
И пошла восвояси.
– Я разочарована, мисс Хокинс, – сказала она мне вслед. Я не обернулась и не расслышала толком, что она сказала потом, но и так понятно, что это было.
– Мы будем за вами присматривать.
Сын предсказательницы судьбы мертв.
Его мир – невероятно тихая тьма, пустая и бесформенная.
Где-то в бесформенной тьме раздается голос.
Голос звучит очень, очень издалека.
