Закери ничего не чувствует, даже земли под ногами. Да и ног не чувствует, если на то пошло. Есть только тьма, тихий голос издалека, и ничего больше.
А потом все – раз! – и меняется.
Это похоже на пробуждение, когда не помнишь, как провалился в сон, но пробуждение происходит не постепенно, а резко, сразу, внезапно, ошеломительно.
Он вернулся в свое тело. Или версию этого тела, кто знает. Он лежит на земле в пижамных штанах, без обуви, но в пальто, которое по-прежнему считает сюртуком Саймона, хотя и сюртуку, и этой его до смерти изношенной версии тела, им-то известно, что они принадлежат тому, кто их носит.
На груди у него – оттиск недавно выжженного ключа, но нет ни раны, ни крови.
И сердцебиения тоже нет.
Сильнее всего, однако, убеждает его в том, что он действительно мертв, тот факт, что очки его исчезли, а перед глазами все отчетливо и ясно.
Представления Закери о загробной жизни, если она есть, вечно варьировались от небытия до реинкарнации и перехода в параллельные вселенные, которых не счесть, – но в итоге он неизменно возвращался к тезису о тщетности любых догадок и останавливался на том, что узнает, как оно там, только когда умрет.
И вот теперь он мертв и лежит на берегу, очень похожем на тот, на котором умер, и все-таки на другом, но пока что он слишком взвинчен, чтобы оценить разницу.
Он пытается вспомнить, что произошло, и память мучительно обостряется. Да, Дориан вернулся. Очутился прямо там, перед ним. Лишь на одно мгновение он обрел то, что искал, и тут история пошла совсем не так, как можно было надеяться.
Он успел подумать тогда, что наконец (наконец-то) сбудется тот поцелуй и даже больше, и он прокручивает в голове эти последние мгновения, жалея, что не знал, что они последние, но если бы даже знал, сейчас он понятия не имеет, что бы сделал, будь у него на это хоть какое-то время.
Дориан, определенно то был Дориан, там, на берегу Беззвездного моря. Может, Дориан его не узнал, не понял, что это он, Закери. Он и сам ведь тогда, на снегу, тоже не сразу поверил, что это был Дориан. Тогда он отдал ему тот самый меч, но на этот раз Дориан и впрямь знал, как им орудовать.
Такое чувство, что все кусочки головоломки были вставлены так, чтобы привести к этому моменту, и он сам вставил половину из них.
Он злится на себя за многое, что сделал и чего не сделал, и сколько времени потратил впустую, ожидая, когда начнется его жизнь, а теперь она кончена, и тут ему является другая мысль, и внезапно, явственно он впадает в гнев совсем по иному адресу.
Закери принуждает себя встать на ноги и орет на Судьбу, но та отмалчивается.
Судьба здесь не живет.
Здесь ничто не живет.
Ты здесь потому, что мне нужно, чтобы ты сделал то, что я сама не могу.
Вот что сказала Мирабель после того, как упал лифт, и перед тем, как произошло все дальнейшее.
Ей нужно было, чтобы он умер.
Она знала.
Она все время знала, что это произойдет.
Закери пытается заорать еще раз, но у него не хватает духу.
Он вздыхает взамен.
Это несправедливо. Он едва успел начать. Сейчас он должен быть в середине своей истории, а не в конце или в каком-то посмертном эпилоге, вот как сейчас.
Он даже ничего и не сделал. Ничего не добился. Так ли это? Он не знает. Он нашел человека, затерявшегося во времени, а может, и сам им стал. Он дошел до Беззвездного моря. Обрел то, что искал, и снова это утратил, все в один миг.
Он пытается решить, изменился ли он с тех пор, как это все началось, потому что не в этом ли дело, и чувствует себя иначе, чем раньше, но не может взвесить, что весомей, чувствовать себя иначе или измениться внутри, оставшись без сердцебиения, а сам при этом стоит босой на берегу.
Да, он ведь на берегу.
Закери смотрит на море. Это не тот берег, на котором он стоял минутой раньше, до того (неужели правда – минутой?). Берег похож, включая скалы, что высятся позади, но есть и отличия.
На этом берегу есть лодка.
Маленькая лодка с веслами, аккуратно прислоненными к сиденью, наполовину в море, наполовину на суше.
Ждет его, дожидается.
Море вокруг лодки – синее. Яркого, неправдоподобного цвета.
Закери трогает море босой ногой, и оно вспархивает, кружится, щекочет.
Оно из конфетти. Бумажного конфетти разных оттенков синего, зеленого и фиолетового, и еще белого, для оторочки прибоя. По мере удаления от берега к конфетти примешивается серпантин, длинные завитки бумажных лент, что притворяются волнами.
Закери смотрит на утес и возвышающееся на нем строение, которое, несомненно, изображает собой замок, хоть и выстроено из раскрашенного картона. Оттуда, где он стоит, видно, что это всего лишь фасад, две стены с окнами, ни весомости, ни объема. Идея замка, раскрашенная и сзади подпертая, чтобы обмануть глаз с большего расстояния, чем это.
Над замком – звезды: гигантские, сложенные из бумаги звезды, свисающие с нитей, которые пропадают во тьме. Падающие звезды замерли в разгар падения, а планеты развешены на разной высоте, какая с кольцом, как Сатурн, какая без. Прямо-таки вселенная.
Закери поворачивается к бумажной воде.
За морем находится город.
Он сияет-мерцает огнями. Буря эмоций, которую Закери претерпевал, стихла, неожиданно сменившись спокойствием.
Он смотрит на лодку. Приподнимает весло. Оно легкое, но вполне материально на ощупь.
Он отталкивает лодку от берега, и, соскользнув в бумажное море, она остается на плаву, только вода из конфетти под ее весом волнуется и свинчивается в воронки.
Очевидно, что квест его еще не закончен.
Пока что.
Судьба не покончила с ним, даже и после смерти.
Закери Эзра Роулинс ступает в лодку, усаживается на скамеечку и начинает грести.
выдержки из секретного дневника Катрины Хокинс
Привет, блокнотик, давно я в тебя не заглядывала.
Ну, все вроде бы успокоилось. Я не знала, что делать после той встречи в баре с мадам, и долго еще у меня было что-то вроде паранойи даже по поводу того, чтобы записать что-то или сказать, так что я затаилась и взялась за работу, и время шло себе, и ничего не происходило, а теперь уже лето.
Ну, кое-что все-таки произошло, хотя тогда я не стала писать об этом.
Мне подкинули ключ. В мой почтовый ящик на кампусе. Тяжелый медный ключ в виде гусиного пера, которое внизу заканчивается бородкой. И бечевкой к нему привязана какая-то бирка, вроде тех, что когда-то вешали с ценой на товар, и на бирке написано: Для Кэт, когда придет час. Я поначалу подумала, что это такое изысканное приглашение на защиту чьего-нибудь дипломного проекта, но предположение это не оправдалось. Ключ все еще у меня. Я ношу его на цепочке, с другими ключами (перышко вверху загнуто, образуя петельку). Бирку я с него не сняла. Надо полагать, жду своего часа.
