Не знаю, верю ли я в это. Думаю, что в любой истории так и так есть хоть какой-то смысл, но, кроме того, понятно, что с чисто формальной стороны сюжету, чтобы он стал полноценным повествованием, позарез необходима развязка. И, может быть, даже и не развязка, а какая-то подобающая точка на местности, чтобы там эту историю покинуть, с ней распрощаться.
Думаю, что самые лучшие из историй чувствуют, что они все еще длятся, где-то в пространстве истории.
Очень хорошо помню, как спросила себя тогда, нет ли тут аналогии с людьми, которые застревают в местах или отношениях, а также во всяких других ситуациях дольше, чем следует, потому что боятся отпустить ситуацию и двигаться дальше в неведомое, или как люди держатся за вещи, потому что тоскуют по тому, что было раньше, тогда как сейчас все совершенно уже другое.
А может быть, это только мои домыслы, то, как я все это поняла, и кто-то еще, услышав ту же историю, прочтет в ней иные смыслы.
В общем, так или иначе, это тайное королевство продолжало жить своей волшебной сказочной жизнью, и так же, как оно напевало людям, которые должны были найти в нем приют, точно так же оно принялось нашептывать, чтобы кто-то пришел и разрушил его. Пространство искало лазейки и творило свои заклинания для того, чтобы ему настал конец.
– И как, сработало? – помню, спросила я, потому что на этом она закончила свой рассказ.
– Пока нет, – ответила она мне. – Но когда-нибудь сработает, непременно.
После этого мы говорили о чем-то другом, но в этой истории, про королевство, крылось что-то еще. У нее был целый перечень персонажей, и ощущалась она как настоящая сказка. Кажется, был среди них рыцарь. Грустный, печальный. Или рыцарей было два, и у одного из них было разбито сердце.
И еще какая-то дама в духе Персефоны, которая то уходила, то возвращалась, и еще там был король, и я помнила раньше, что это был птичий король, но забыла, какая это была птица, а теперь я поклясться могу, что это была сова. Ну, мне так кажется.
Но я забыла, что это значит, что это значило в рассказе. Вообще странно, что я вот вдруг так сейчас много вспомнила. Помню гирлянды, и звезды, и матовый пластиковый стаканчик в руке, и то, как таял лед, плавающий в моем бурбоне, и запах курева, доносившийся из дома, и я действительно нашла Орион, и помню, как из двух машин, проехавших мимо, доносилась одна и та же страшно модная тем летом песенка, но никак не могу вспомнить всю историю целиком, не могу, потому что в тот момент, когда она излагалась, сама история не казалась мне такой важной, как та, кто ее мне рассказывал, или как, например, звезды. Все казалось не тем, чем было. Не тем, за что можно ухватиться, как за матовый пластиковый стаканчик или за чью-то руку.
Это если я вообще правильно помню. Больше мне сказать нечего. Но, по крайней мере, я уверена, что помню ее.
Помню, что мы много смеялись, и еще помню, что была сильно расстроена из-за чего-то до того, как мы разговорились, а потом вся моя досада куда-то ушла.
Помню, что мне хотелось поцеловать ее, но я побоялась все испортить, и еще не хотелось выглядеть этакой поддатой девицей, которая на вечеринках целуется со всеми подряд, хотя до того я как раз именно такой девицей была.
Пожалела, помню, что не спросила номер ее телефона, но вот не спросила или, если спросила, где-то посеяла.
Твердо знаю, что больше никогда ее не встречала. Такую я не забыла бы.
Суперская она была, классная.
С розовыми волосами.
Сын предсказательницы судьбы, ведомый гигантскими пчелами, направляется вниз по лестнице туда, где в доме, пусть даже кукольном, полагается быть подвалу, но вместо подвала там теперь просторный бальный зал, выстроенный из сот, мерцающий, золотистый, красивый.
Все готово, мистер Роулинс, осталось не так много времени, но вам сюда, вот то место, куда вы хотели, для танцев и разговоров, ваятельница историй ждет вас внутри, скажите ей, что мы передаем ей привет, пожалуйста, спасибо.
Закери спускается в бальный зал, и жужжание поглощается музыкой. Какой-то джазовый стандарт, знакомый, но названия он не помнит.
Зал полон танцующих призраков. Прозрачные фигуры, сотворенные из блесток и меда, в вечерних нарядах и масках, посверкивая и светясь, кружатся над полированным восковым паркетом из шестиугольников.
Это идея бала-маскарада, воплощенная пчелами. Впечатление нереальности, но все-таки все очень знакомо.
Танцоры расступаются перед ним, и наконец в противоположном конце зала он видит ее. Материализованную, реальную, во плоти.
Выглядит Мирабель в точности так, как когда он впервые ее увидел, наряжена царицей диких зверей, только волосы под короной на этот раз розового окраса, а ниспадающее складками белое платье расшито белой нитью едва заметным узором из лесов, городов и пещер, объединенным мотивом из медовых сот и снежинок.
Она словно вышла из сказки.
Когда Закери к ней подходит, она протягивает руку, и он принимает ее.
Здесь, в бальном зале, выстроенном из воска и золота, Закери Эзра Роулинс начинает свой последний танец с Судьбой.
– Это все у меня в голове? – спрашивает он, когда они кружатся в окружении золотисто-мерцающей толпы. – Неужели я все это выдумал?
– Будь это так, то какой бы ответ я тебе ни дала, он тоже был бы выдуман, не так ли? – говорит ему Мирабель.
У Закери нет достойного ответа на это соображение.
– Ты знала, что это случится, – говорит он. – Ты сама это все устроила.
– Ничего подобного. Я только подвела тебя к дверям. Ты сам решал, открывать их или нет. Я не пишу историю, я лишь подталкиваю ее в разные стороны.
– Но ведь ты – ваятельница историй.
– Нет, Эзра, я просто девушка, которая ищет ключ.
Музыка меняется, и они, вместе с поблескивающими призраками, кружатся в вальсе.
– Не припомню всех случаев, когда умирала, – продолжает Мирабель. – Какие-то жизни стоят перед глазами ясно, как день, но были и такие, что сливаются, путаются одна с другой. Но я помню, как тонула в меду, и на мгновение, переполненная историями, задыхаясь от них, я увидела все. Тысячи гаваней, и звезды, и тебя, и себя, здесь и сейчас, в конце всего этого, но я знать не знала, как мы доберемся сюда. Ты ведь попросил за меня, да? Ведь на самом деле я не могу находиться здесь, я не мертва.
– Но как же так… разве ты не властна оказаться где угодно, где только захочешь?
– Не совсем так. Я в сосуде. Неуязвимом, бессмертном на этот раз, но все же в сосуде. Возможно, я та же, кем уже была раньше. Возможно, совсем иная. А возможно, я такая, как есть, просто сама по себе. Не знаю. Миф исчезнет, как только установится неоспоримая истина.
Некоторое время они молчат, Закери переваривает эту фразу об истине и о мифе, а остальные танцоры вальсируют вокруг них.
