Я вышла наружу, сижу на капоте машины и смотрю, как всходит луна. Здесь так много звезд. И вот он, Орион.
Я кладу в карман свою лунную карту таро, а ключ-перо уже там. Он все еще с биркой. Почерк на ней тот же, что и в той записке, которую я нашла воткнутой за дворник моей машины.
Для Кэт, когда придет час
Приди и увидишь
Я оставлю этот блокнот здесь, в машине, на всякий случай. Не знаю зачем. Ну, чтобы кто-то знал. Чтобы было, на что опереться, если что-то случится. Если я не вернусь.
Чтобы кто-то, может быть, где-то когда-нибудь прочитал это и хоть что-то понял.
Привет, ты, кто это читает.
Здесь была Катрина Хокинс.
Такое случается.
Это, может, звучит странно, но жизнь иногда складывается вот так.
Жизнь порой становится странной и удивительной.
Ты можешь махнуть на это рукой, а можешь пойти посмотреть, куда эта странность тебя заманит.
Ты открываешь дверь.
Что случится потом?
Я намерена это выяснить.
…Судьба влюбилась во Время
Закери Эзра Роулинс, хватая ртом воздух, приходит в себя, и новое сердце стучится в его груди.
Последнее, что он помнит, – мед, которого устрашающе много, мед вливается ему в легкие и тянет его вниз, на дно Беззвездного моря.
Но сейчас он совсем не на дне Беззвездного моря.
Он жив. Он здесь.
Где бы это ни было.
Это здесь, похоже, ходит ходуном. То, на чем он лежит, твердое, но вокруг все колеблется. Под ним листы бумаги, куски ленты и что-то липкое, что на ощупь – не мед.
Свет тусклый, похоже, зажжены свечи. Непонятно, где это он.
Он делает попытку подняться, но падает, и кто-то подхватывает его. Они смотрят в изумлении друг на друга, Закери и Дориан. В этот момент этой истории ни у кого из них нет слов, ни на каком языке.
Закери начинает смеяться, и Дориан, наклонясь, с его губ принимает этот смех своими губами, и теперь между ними ничего не осталось: ни расстояния, ни слов, ни даже судьбы или времени, чтобы усложнить дело.
Тут мы их и оставим, в долгожданном поцелуе на Беззвездном море, в неразберихе внезапного спасения, желаний и устарелых карт.
Но на этом их история не кончается.
Это только ее начало.
Ни одна история не заканчивается по-настоящему, пока ее пересказывают, передают из уст в уста.
Не один рассказ она просила, а много рассказов
Рядом со зданием, в котором когда-то была библиотека, стоит недавно оставленная там синяя машина.
Рыжий кот дремлет на еще теплом капоте.
Мужчина в твидовом костюме, прислонившись к дверце, листает блокнот в бирюзовой обложке, хотя из освещения – лишь звезды да лунный свет.
У кирпичной стены стоит на цыпочках молодая женщина в школьной форме, которая ей тесна, заглядывает в разбитое окно.
Ни он, ни она не замечают ту, что идет к ним через древесные заросли, но звезды, конечно же, замечают, их свет поблескивает на ее короне.
Она всегда знала, что эта ночь придет.
Долгие века и многие жизни, она всегда это знала.
Вопрос состоял лишь в том, как досюда добраться.
Женщина в короне тихонько останавливается в темноте, смотрит на читающего мужчину.
А затем она переводит свое внимание на небо.
Протягивает руку к звездам. На ее ладони – одна-единственная карта. С изрядной долей театральности она демонстрирует ее ночному небу, луне и звездам.
На этой стороне карты ничего нет. Это Завершение.
Тогда она переворачивает карту. Там – сияющее пространство. Приволье. Это Зачин.
И еще раз переворачивает она карту, и та высыпается из ее пальцев золотой пылью.
Она отвешивает поклон. Корона не падает с ее головы, но все-таки чуть соскальзывает, и она, поправив ее, переводит внимание снова на землю, снова на собственную историю.
Она подходит к машине, дрожа в своем платье без рукавов.
– Напрасно я не переоделась, – обращается к Хранителю Мирабель. – Не думала, что будет так холодно. Давно ждете?
Хранитель снимает свой твидовый пиджак, набрасывает его ей на плечи.
– Да нет, – говорит он, потому что несколько часов – пустяк по сравнению с тем, как долго они этого дожидались.
– Она ведь еще не открыла ее, да? – спрашивает Мирабель, глянув на кирпичное здание.
– Нет, но скоро откроет. Она уже все решила. Вот, оставила это. – Он поднимает ярко-бирюзовый блокнот. Он нажимает красную кнопку на обложке, и крошечные огоньки мерцают на его улыбающемся лице. – Как там наш мистер Роулинс?
– Теперь лучше. Представь себе, он не ожидал, что я обеспечу ему счастливый конец. Я даже слегка обижена.
– Возможно, он не верил, что заслуживает того.
– И ты – тоже? Ты тоже так думал? – спрашивает Мирабель, но Хранитель не отвечает. – Знаешь, ты больше не обязан там быть, – добавляет она.
– И ты не обязана, но все же мы здесь.
Мирабель улыбается.
Хранитель поднимает руку, чтобы заправить ей за ухо выбившуюся розовую прядь.
Притягивает ее ближе, согреть, и ловит ее губы своими.
Внутри кирпичного здания открывается дверь в новую Гавань на Беззвездном море.
Свысока в небе на это радостно смотрят звезды.
Благодарности
Огромное спасибо всем, кто плыл со мной по Беззвездному морю.
Это Ричард Пайн, которого я до сих пор считаю волшебником, и литературное агентство InkWell Management.
Это Дженни Джексон, Билл Томас, Тодд Даути, Сюзанна Херц, Лорен Уэбер и те, кто входил в мою замечательную команду в издательстве Doubleday (отдельное спасибо Камерон Экройд за все коктейли).
Это Элизабет Фоули, Ричард Кейбл и те работники издательства Harvill Secker, кто сопутствовал нам в странствии по усыпанному звездами морю.
Это Ким Лиггетт, которой я признательна за информацию, переданную мне как виртуально, так и лично, в отеле “Эйс” или где-нибудь в закоулках Нью-Йоркской публичной библиотеки, а также за многомного бокалов игристого вина.
Это Адам Скотт – ему я благодарна за все и всегда.
Это Крис Бейти, основатель ежегодного творческого проекта, в рамках которого за месяц нужно написать роман в 50 тысяч слов, https://nanowrimo.org/what-is-nanowrimo – по правде, сказать ему спасибо мне следовало, когда я благодарила тех, кто помог издать “Ночной цирк”. Прости меня, Крис.
