– Братцы! Опять листовки! Слушайте, что они пишут: «Пропуск для русских. Русским солдатам и командирам, которые пожелают добровольно перейти на нашу сторону, мы, немцы, гарантируем жизнь и свободу. Им будет предоставлена возможность идти домой и жить вместе с семьей и родными».
Андреев заложил руки в карманы, подошел к помкомвзвода и, раскачиваясь из стороны в сторону, сказал:
– Зачем читать это дерьмо? Знаем, как фашисты «гарантируют жизнь и свободу»! Кто-то листовки бросает, а вы подбираете.
Я видел, как лицо Николаева мгновенно побледнело, острый подбородок его слегка задрожал. Помкомвзвода сунул листовку в горящую печь и, выходя из блиндажа, крикнул:
– Не суйтесь не в свое дело, сержант Андреев!
Андреев молча лег на нары, опершись локтями о жесткую постель. Узенькая ленточка огня трепетала в консервной банке, облизывая ее сальную кромку. В полумраке блиндажа смуглое, с грубоватыми чертами лицо сержанта выглядело сосредоточенным и задумчивым. Вот начало светать.
– Пора отправляться на работу, – сказал Алексей.
Мы вдвоем с Ульяновым вышли в траншею и поползли к снайперскому окопу. От траншеи немцев нас отделяло сто метров, когда Ульянов тронул меня за рукав и подал перископ:
– Осип, глянь, вон фриц притаился за гусеницей танка. Это очень странно!
Гитлеровец был одет в маскировочный халат: видно было только его красное от мороза лицо. Он несколько раз подряд то зажигал, то тушил фонарик и пристально смотрел в сторону нашей обороны. Мы с большой тщательностью осмотрели рубеж нашего взвода, но ни единого человека не заметили, – а немец все еще продолжал сигналить.
Ульянов прицелился и выстрелил в фашиста; фонарик исчез. И тут же в нашей траншее послышались чьи-то торопливые шаги. Они приближались к тому месту, где нами была вырыта канава в снегу. Я быстро пополз в траншею навстречу идущему, а Ульянов остался. Как только я спустился в траншею, ко мне подбежал связной командира взвода и громко закричал:
– Кто стрелял?
– А вам какое дело? – спросил я.
– Помкомвзвода приказал мне выяснить и доложить.
– Скажите ему, что мы только один фонарик погасили.
Мы продолжали свое наблюдение за траншеями немцев, – и вдруг из-за разрушенного кирпичного здания станции Лигово вышли три гитлеровца. Они тоже были одеты в маскировочные костюмы. Двое несли подвешенные на длинном шесте солдатские котелки, третий нес за спиной мешок, а в руках связку колбас и бутылку.
– Видишь? – спросил меня Ульянов. – Завтрак несут, из котелков еще пар идет. Добавим сладкого к завтраку?
Алексей выстрелил в идущего позади, он сломался в коленях и рухнул на землю. Я успел пристрелить другого немца, а третий упал на снег и скрылся из виду.
Когда мы возвратились в наш блиндаж, товарищи поздравили нас с первым успехом. А во второй половине ночи к нам пришел Василий Ершов.
– Дядя Вася! – обрадовался Ульянов. – Какими судьбами к нам занесло?
– Судьба у нас с тобой, Леша, одинаковая, – улыбаясь, ответил пулеметчик, грея руки у печки. – Что твоя, то и моя – служивая. Куда приказано, туда и шагай. Вот был у ротного командира, а на обратном пути заглянул к вам по просьбе Зины. Она наказывала узнать, где и как вы тут устроили свое снайперское гнездышко, что так ловко щелкаете фрицев.
– Зина вернулась?! – воскликнул Ульянов. – В каком она взводе?
– В нашем.
Мы угостили нашего друга чем могли: я отдал ему свою водку, а Леша покрошил свою пайку сала в крышку котелка и поджарил. Чай мы пили не торопясь, вдоволь, – и опять вспоминали друзей.
– Дядя Вася, – спросил я, – ты из дому письма получаешь?
– А то как же, получаю. О семье я не беспокоюсь: не на фронте, живы будут. Жена у меня – баба цепкая, она сладит с ребятишками, которые при ней. А вот старший сын где-то воюет. Вот от него я и жду треугольничек…
Ершов умолк, и я пожалел, что своим любопытством затронул его больное место. Я хорошо знал, что не таким был Ершов, чтобы долго предаваться переживаниям, но на этот раз он взгрустнул, склонив голову к левому плечу, и так и уснул.
Перед наступлением рассвета мы вместе с дядей Васей позавтракали – Ульянов с Андреевым ушли в траншею, а я с Ершовым на некоторое время задержался в блиндаже.
– Ну, показывай, где ваше гнездо, да мне пора двигаться к себе, – сказал дядя Вася.
Ночь была холодной, морозной. Дул сильный ветер. Темнота нехотя уступала место призрачному свету наступавшего утра. Мы вошли в окоп и остолбенели: на земле, распластав руки в стороны, в луже крови лежал Ульянов. Я бросился к нему, – сердце моего друга не билось, он был мертв. Дядя Вася поднял с земли Лешину шапку и, сжимая ее в своих больших ладонях, простонал:
– Алеша, дружок, как же это, а? – На глазах Ершова блестели слезы, в горле что-то клокотало.
Я бросился к амбразуре: на бронированном щитке пробоин не было. Ершов подал мне пустую гильзу от автомата. Руки его дрожали. Он поднес шапку к свету и подозвал меня:
– Дело ясное. Алексей убит выстрелом в затылок. Глянь на шапку.
Я хотел взять тело друга на руки, но Ершов остановил меня:
– Алешу трогать с места нельзя. Пойдем.
Мы не успели пройти и двух поворотов, как увидели бегущего к нам навстречу Андреева.
– Где Алексей? – задохнувшись от волнения, спросил сержант.
– Ульянова больше нет, – дрогнувшим голосом ответил пулеметчик.
Я не мог выговорить ни слова: что-то сжало мне горло, стало трудно дышать.
Андреев покачнулся, словно от удара кинжалом, и, прислонившись спиной к стенке траншеи, прокричал:
– Леша! Дружище, во всем виноват я!
Сержант молча указал рукой в нейтральную зону. Я увидел на снегу человека в маскировочной куртке. Левая нога его была согнута в колене, а правая так и осталась выпрямленной… Мне показалось, что мы молчали очень долго. Я смотрел на Андреева. Он был в отчаянии. Слезы текли по его бледному лицу.
– Кто же это? Как все это произошло? – спросил наконец Ершов.
Анатолий провел рукой по лицу и прерывистым от волнения голосом сказал:
– Алексей ушел в свой окоп, а я задержался возле пулеметчиков, чтобы покурить. Спустя некоторое время послышался выстрел. Я думал, что это стреляет Ульянов, но, когда вышел в траншею, увидел человека, уползающего от снайперского окопа. Он полз быстро, оглядываясь по сторонам. Я подумал, что это Леша заметил нечто важное и спешит нам сообщить. Побежал навстречу, но человек исчез. Вдруг тот, кого я принял за Ульянова, показался метрах в тридцати и выстрелил в меня из пистолета, но промахнулся: пуля задела рукав. Я отбежал в укрытие…
– Лицо его ты видел? – спросил я.
