– Нет, оно было закрыто марлей от капюшона. Я стал ждать, когда он появится, и в это время услышал винтовочный выстрел в глубине нашего расположения. Чтобы узнать, в чем дело, я побежал к пулеметчикам. Здесь узнал, что кто-то пытался пройти нейтралку, но был убит… Вот и все…
Я кинулся к телефону, чтобы сообщить Круглову о случившемся, но не успел выйти из траншеи, как на нас посыпались вражеские мины.
– Видишь, что они вздумали? – сказал Ершов. – Под прикрытием минометного огня подобрать убитого. Нет, мы эту тварь вам так просто не отдадим.
Со стороны противника застрочили станковые и ручные пулеметы. Завязалась горячая перестрелка. Когда все утихло, возле беглеца на снегу были видны трупы немцев.
– Так-то оно лучше! – сказал дядя Вася, доставая кисет с табаком из внутреннего кармана стеганки. – Миновало то время, когда вы колоннами шлялись по фронту.
Мы закурили. На душе было тревожно. Все товарищи стояли на своих местах хмурые.
Днем к нам пришел Круглов с незнакомым лейтенантом. Командир был бледен. Он ни словом не обмолвился о гибели Ульянова, но было видно, что эта смерть его потрясла. Ольхов сидел у стола понурив голову, пальцы его рук то и дело перебирали кромку полы шинели. В расположении взвода не оказалось его заместителя Николаева.
С наступлением темноты мы унесли тело Ульянова в тыл и там похоронили со всеми солдатскими почестями. Потом Круглов попросил меня и Ершова прийти к тому месту, откуда беглец вышел из траншеи. У насыпи железной дороги кто-то из наших бойцов короткими очередями из ручного пулемета вел обстрел переднего края немцев. Это был сержант Андреев. Подойдя к нему, Круглов положил ему руку на плечо.
– Темно, товарищ командир, плохо видно, но я все время обстреливаю то место, где он лежит… Товарищ старший лейтенант, разрешите мне его притащить в нашу траншею. Ведь я виноват в смерти Алексея!
– Кто виноват – разберемся… А как вы думаете это сделать?
– По-моему, лучше не ожидать глубокой ночи. Я мигом доползу и унесу его.
– Хорошо. Только не один, и об этом – никому ни слова.
Круглов взял из рук Андреева пулемет, а нам приказал одеться в маскхалаты и быстро возвращаться к нему. Когда мы вернулись, командир роты сказал:
– Поручаю вам важное дело. Андреев с Ершовым идут впереди, а ты, – обратился он ко мне, – остановись недалеко от того места, где лежит убитый, и оттуда наблюдай. Возможно, придут немцы. Выполняйте только то, что прикажет Ершов. Я сам буду следить за огнем с нашей стороны.
Ершов и Андреев перепрыгнули через бруствер и быстро уползли. Я проверил автомат, наличие гранат и последовал за товарищами. Полз я быстро, разгребая руками обледенелую корку снега, до боли в глазах всматривался в темноту, но дальше пяти шагов ничего не видел. Я знал, что враг неотлучно следит за нейтральной зоной, и если увидит или услышит нас, живыми нам не уйти. Пересиливая страх, я упорно пробирался к намеченной цели. Трудно передать словами то, что пережили мы за эти полчаса в нейтральной зоне…
Подползая к убитому, я видел, что мои товарищи уже лежат с ним рядом. Вот дядя Вася достал из рукава простыню и укрыл труп. Андреев взвалил себе на спину закоченевшее тело и быстро пополз обратно. Ершов же остался лежать на прежнем месте. Я не знал, что еще было ему приказано, ждал его сигнала и прислушивался к стону, который слышался где-то близко.
Ершов лежал без движения. Я подумал, не убит ли он? «Но если его задела пуля, он изменил бы свое положение», – успокаивал я себя, продолжая ждать его сигнала. Вдруг где-то совсем близко послышался шорох: кто-то полз по полю. Напряженно всматриваясь в белую пелену снега, я соображал, что делать, если появится немец. Но ведь у меня есть нож! Зажав его в руке, я ждал появления врага, и спустя минуту увидел немца. Он полз, подтягиваясь на обеих руках; на шее болтался автомат.
Вначале я думал, что он, может быть, подбирается к раненому. Но он двигался не в ту сторону, откуда слышался стон, а к месту, где лежал Ершов. «А если дядя Вася действительно убит, – мелькнула мысль, – тогда что?» Я не сводил дула автомата с немца. Вот он подполз к Ершову, взял его за воротник и потащил к своим траншеям.
Ершов даже виду не подал, что он живой. В эту минуту я не замечал ни свиста пуль, ни холода. Все мысли были направлены в одну точку. А немец, выбиваясь из сил, тяжело сопя, тащил Ершова. Вдруг над его головой широким веером пронеслись трассирующие пули, на какое-то мгновение из-за облаков выбежала луна и осветила землю. Немец остановился и лег рядом с Ершовым, укрываясь за его телом от пуль и света луны. Как только луна скрылась за облако, немец взвалил к себе на спину дядю Васю и опять пополз. Я навел на гитлеровца дуло автомата и готов был выстрелить, как вдруг замер. Рука Ершова зашевелилась, я увидел в ней кинжал, приставленный к глотке врага. Я чуть было не вскрикнул от радости! Дядя Вася мгновенно вдавил голову фашиста в снег и, не отводя кинжала от его горла, другой рукой снял автомат с его шеи и показал им в нашу сторону. Гитлеровец повиновался, зная, что малейшая попытка к сопротивлению – это смерть. Так на спине немца и въехал в нашу траншею Василий Ершов! Я же все это время полз вслед за ними.
В траншее немец поднялся и вытер вспотевшее лицо рукавом. Это был высокий детина, обросший волосами. Он угрюмо озирался. А на дне траншеи валялся труп изменника Родины Николаева. Над убитым стояла Зина Строева. Это она увидела убегающего к немцам предателя и пристрелила его.
Дома
Суровые зимние дни блокады… Над Ленинградом не угасало зарево пожаров. Бойцы и командиры с лютой злобой глядели на траншеи врага.
После гибели Леши Ульянова я стал работать в паре с Зиной. Однажды рано утром мы наблюдали за передней траншеей противника; над его блиндажами клубился дым, где-то слышался стук топора. Вдруг один немец выбежал из укрытия в траншею «по надобности». Строева, увидев фашиста, выстрелила и, отвернувшись, плюнула. А когда мы вернулись в свой блиндаж, сержант Андреев, шутя, встретил нас словами:
– Эх вы, снайперы! Человека не пожалели, в таком виде на тот свет откомандировали!
Сержант достал из кармана полушубка голубой конверт и повертел им у меня перед носом:
– За убитого фашиста спасибо. А вот и награда.
Это было письмо от жены:
«Здравствуй, мой родной! Вчера получила от тебя письмо. Ты не можешь представить, как обрадовались мы, что ты жив, здоров и бодр духом. О нас не волнуйся, мы все живы и здоровы. Но тяжко мне в разлуке. В жизни есть, родной наш, такие вопросы, которые нельзя решать в письмах. Если бы ты знал, как мне нужно с тобой встретиться! Хотя бы на час. Надо о важном деле поговорить!»
Я терялся в догадках: что могло случиться? Прилег на нары и не помню, как уснул, – а во сне ясно увидел жену и сына… Я лежал затаив дыхание, боясь пошевельнуться. Что, что могло у них случиться?
