– Фашисты еще не раз попробуют прорваться в Ленинград, – сказал Круглов, взглянув на часы. – Они видят, как нам трудно, вот и усиливают обстрел, да и жилые кварталы города не жалеют, думают, что мы сложим оружие и поднимем руки. – Круглов осмотрел присмиревших бойцов и командиров. – Вы, друзья, видите, как гитлеровцы хлебом нас дразнят? Но на войне сильный не дразнит слабого, а бьет его. Силен тот, кто идет в бой и знает, за что должен драться. Скоро придет помощь с Большой земли. Вот тогда и произведем с врагами полный расчет.
Мне вспомнилось все, что я пережил вместе с этим человеком на фронтовом пути. Какой командир! Он стал нам настоящим другом, хотя и был требовательным, строгим офицером.
Круглов подошел к сержанту Андрееву, дружески обнял его:
– Вот что, дорогой сержант. Нам нужно добыть «языка». Вот как нужен!
– Это можно, товарищ старший лейтенант, – просто ответил Андреев. – Прикажите.
– Спешить особенно не будем. Повременим, ребята, денек-другой, посмотрим, что немцы намерены делать, а там и решим, откуда лучше пробраться к ним в гости.
– Эх! Потемнее бы выдалась ночка, мы бы передали гитлеровцам подарочек от ленинградцев, – сказал Андреев, вертя в руках противотанковую гранату.
В течение нескольких дней мы готовились к предстоящей операции. Только Леонид Собинов молча хмурился и старался остаться один. Мы знали: перед серьезной операцией такая хандра иногда нападала даже на самых стойких бойцов. Но, помучив, она отпускала солдата, когда наступала минута для действия. Так было и на этот раз.
С наступлением рассвета мне и Строевой было приказано неотлучно наблюдать за расположением немцев, но не стрелять. Это сущая пытка для снайпера: видеть врага и не пристрелить его. Как назло, возле одного блиндажа в траншее вертелись два гитлеровских офицера. Они разговаривали, изредка поглядывая в нашу сторону.
– Нет, не могу их видеть, – сказала Строева. – Буду стрелять!
Я удержал ее.
– В таком случае любуйся ими сам, а я уйду.
На исходе дня в наш окоп приполз Романов. Он заметно волновался.
– Ребята, – сказал Петр, – я весь день прислушивался к их голосам. Там, знаете, не одни немцы, среди них есть французы и мадьяры. Я обо всем доложил командиру роты, он обещал прийти к нам ночью.
Во время ужина Романов спросил Андреева:
– Проход к траншее противника проверен?
– Все в порядке, товарищ младший лейтенант.
Круглов пришел к нам в три часа ночи. Романов и Андреев доложили о готовности к предстоящей операции.
Я взял автомат и гранатную сумку. Зина крепко пожала мне руку, а сама подошла к Круглову:
– Товарищ командир, разрешите мне идти с ребятами в разведку. Я ничего не боюсь.
– Знаю, Зиночка, но нельзя. Разведчику мало быть храбрым, он должен быть еще физически сильным и ловким. Возьмите ручной пулемет и будете товарищей прикрывать огнем.
Ночью перестрелка усилилась. В воздухе сверкали осветительные ракеты. Пули роем проносились над головами. Командир роты лично проверил снаряжение каждого из нас и на прощание сказал:
– Пора, товарищи. Желаю удачи, будьте осторожны, действуйте без лишнего риска.
Нелегко прощаться с друзьями, когда не знаешь, вернешься ли назад. Но вот Орлов, Собинов и я ползем вдоль насыпи железной дороги; Романов, Григорьев и два сапера – немного позади. Острые корки льда рвали шинели, до крови царапали руки. Каждый шорох настораживал. Проход в проволочном заграждении оказался забитым снегом. Пришлось глубже зарываться в него, чтобы проползти через отверстие, проделанное Орловым накануне. Пули задевали проволоку, и колючий железный забор протяжно звенел, осыпая нас ледяной пылью и мелкими осколками разрывных пуль.
Четыре линии проволочного заграждения мы преодолели благополучно и подползли вплотную к насыпи вражеской траншеи. На нас смотрела широкая пасть амбразуры. Это был огромный трехамбразурный пулеметный дот, но внутри огневой точки было тихо.
– Засекреченный, – шепнул мне Романов. Крадучись, он пробрался к немецкой траншее, приподнялся на руках и тут же опустился на снег.
– Придется, ребята, переждать, трое стоят у поворота, – шепнул Романов. Спустя минуту командир еще раз заглянул в траншею и опять припал к земле.
– Все стоят. – Командир взглянул на светящийся циферблат часов. – А с шумом ворваться к ним рискованно, повременим немного.
Наши саперы заложили взрывчатку у бойниц дота и отбросили в сторону концы шнура.
– Все в порядке, товарищ командир, – сказал чуть слышно один из них, – только бы огонька к фитильку, и дотика словно и не было.
Справа от нас, где-то совсем близко, слышались говор и смех гитлеровцев. В тылу противника из-за разрушенного кирпичного здания станции Лигово в небо одна за другой взлетали разноцветные ракеты.
– Развлекаются, гады, – прошипел сквозь сжатые зубы Собинов. – Эх! Добраться бы к ним! Небось там одни офицеришки собрались.
– А ты, Леня, поначалу влезь к ним в траншею, а там и гляди, что делать сподручней. В гостях, брат, – не дома, – прикрыв рот ладонью, пошутил пожилой сапер.
Прошло еще несколько долгих минут ожидания. Мороз крепко щипал лицо и руки. Время от времени я поглядывал на черные силуэты немцев и прислушивался. Один из них, долговязый детина с обмотанной каким-то белым тряпьем головой, круто повернулся, отбросил в сторону окурок, шагнул к доту, с силой пнул ногой в дверь, что-то сказал своим коллегам и скрылся внутри.
Я видел, как нервно кусал губы лежавший со мной рядом Собинов. Мой автомат был направлен на стоявших в траншее немцев. Вдруг заработал вражеский станковый пулемет. Романов воспользовался его трескотней и двумя пистолетными выстрелами уложил немцев. Не теряя ни секунды, мы съехали на спинах в траншею. Орлов и Собинов выбросили за бруствер убитых, а Романов с остальными товарищами блокировал дот. Мы ждали появления вражеских солдат, и Романов шепнул мне:
– Будем ждать выхода третьего.
Немецкий пулемет строчил и строчил, опустошая ленты одну за другой.
– Чего ждать? – прохрипел Орлов. – Прикончить на месте, и все!
– Нельзя, будем ждать, – ответил Романов.
Теперь уже слева от нас совсем близко были слышны голоса немцев. Я осмотрелся. В ста метрах, не дальше, из железного рукава, возвышавшегося над холмиком, шел дым. Видимо, это был жилой блиндаж.
Дверь дота распахнулась. На пороге появился белоголовый немец. Он вздрогнул, увидев у своего носа дуло пистолета, и поднял руки вверх. Романов вырвал у него автомат и вытащил из чехла нож, а Собинов сунул немцу в рот кляп. Схваченный фашист не успел крикнуть, а только мигал выпученными белесыми глазами.
Романов приказал двум саперам взять «языка», отползти в нейтральную зону и ждать нашего возвращения. Саперы уволокли пленного. Мы же замели на бруствере их след на снегу и стали пробираться дальше. Кругом было тихо, и мы шли к жилому блиндажу. Вдруг Орлов с силой дернул меня за рукав куртки, и мы укрылись.
