– Видишь? Вон там!
– Нет.
– Гляди сюда. – Коля указал рукой на живое чучело, завернутое в тряпье, поверх которого висел автомат. Это был часовой. Мы считали шаги немца: он делал точно двадцать шагов в нашу сторону и двадцать обратно.
– Куда же он прячет свои руки? – шепнул мне Орлов. – Весь в тряпье! Не знаю, как его и взять.
Гитлеровец остановился возле дверей блиндажа, прислушался к чему-то и опять зашагал в нашу сторону. Как только он повернулся к нам спиной, мы в несколько прыжков настигли его. Орлов с силой ударил часового прикладом по голове, и немец рухнул к нашим ногам. Выбросив его за бруствер, мы вплотную подошли к полуоткрытой двери, над которой клубился пар. Яркий сноп света падал на заднюю стенку траншеи. Мы подали знак товарищам.
– Гранаты! – отрывисто скомандовал Романов.
Противотанковые гранаты с шипением полетели в распахнутую дверь вражеского блиндажа.
Романов, Собинов, Григорьев и я успели отбежать от места взрыва, но Орлов сделать это не успел. Вражеское жилье осело, а Николай, держась одной рукой за кромку траншеи, а другой за грудь, сделал несколько шагов к нам и покачнулся. Собинов успел подхватить его. Орлов прерывисто, тяжело дышал, изо рта лилась кровь.
– Что-то в грудь ударило, – сказал он и потерял сознание.
После того как затихли взрывы, мы несколько мгновений стояли на месте, выжидая появления немцев, но их не было…
Теперь Собинов нес Орлова на руках, и вместе с Романовым и Григорьевым мы быстро шагали к насыпи железной дороги. Я шел последним и следил, чтобы немцы неожиданно не напали на нас. Недалеко от того места, где мы вошли в траншею, нас встретил сапер. Срывающимся от волнения шепотом он доложил:
– В дот пришли пятеро немцев, они долго галдели, ругались по-русски. У них в доте есть телефон, я слыхал, как они крутили ручку. После взрыва двое убежали за насыпь, а трое остались в доте. Не шумят, тихохонько сидят, чего-то выжидают.
– Ты-то как сюда попал? – спросил Романов.
– Я прополз по брустверу подальше от дота и лежал, а как услышал, что вы идете, вот и спустился к вам предостеречь.
– А пленного где оставил?
– Он вовсе застыл, товарищ командир. Алексеев уволок его в нашу траншею.
– Хорошо. Ребята унесут раненого товарища, а ты жди нас возле дота, где заложил взрывчатку.
– Как же они пройдут? – возразил сапер. – Ведь в доте немцы. Надо выждать, товарищ командир.
– Делайте то, что приказано!
Одним махом боец вспрыгнул на бруствер. Собинов и Григорьев подняли Орлова, все еще не пришедшего в сознание. Вскоре и они скрылись, а мы с Петром остались в траншее врага.
– Выход у нас один, – сказал Романов, – идти к доту. Я попытаюсь вызвать немцев в траншею, иначе они заметят наших и перестреляют из пулеметов.
Мы осторожно подобрались к огневой точке врага. Петр приоткрыл дверь и на немецком языке крикнул:
– Ребята, сюда, в нашей траншее русские!
Послышались торопливые шаги. Вскоре один за другим к нам выскочили три немца. Романов срезал их автоматной очередью, и мы выбрались из вражеской траншеи. За бруствером сапер держал наготове конец шнура, ожидая нас.
Романов приказал:
– Жги!
– Есть, жечь! – повторил сапер.
Блеснул огонек. Мы поползли к проволочному заграждению. Столб земли и дыма взметнулся высоко к небу. Взрывная волна долетела до нас.
…В нашем блиндаже пленный грелся возле печки. Он беспрестанно повторял, тыча себя в грудь пальцем:
– Я есть француз, я есть француз.
– Братцы! – крикнул Григорьев. – Ошибка! Шли за немцем, а сцапали француза.
– Я ведь говорил, – буркнул пожилой сапер, – в гостях – не дома, чем угощают, тем и довольствуйся. Вот командир пристрелил фашиста, а с каким грузом вышвырнули его за бруствер, не поглядели. – Сапер достал из-за пазухи целую буханку хлеба. – Видите? Он, сукин сын, приготовил ее, чтобы опять дразнить нас!
Не хотелось верить, что перед нами француз, но факт – упрямая вещь. Это был один из тех, кто за деньги надел шинель гитлеровского солдата, продал свою родину и честь.
На фронте и в тылу
Я проснулся от резкого толчка. Блиндаж вздрагивал. В ушах стоял звон, сыпался песок. Я соскочил с нар. Товарищи уже стояли с оружием в руках.
– Выходи скорее! – крикнул голос из темноты. – А то придушит.
– Зачем выходить? – возразил Романов. – Из укрытия под осколки полезешь? Будем ждать окончания обстрела здесь.
Послышался глухой удар, с полок с грохотом и звоном посыпались на пол котелки.
– Нащупали. Теперь будут долбить…
Затаив дыхание, я ждал следующего удара. От волнения дрожали колени. Но несколько взрывов, быстро следовавших один за другим, послышались уже гораздо дальше. Блиндаж последний раз вздрогнул и крепко встал на свое место.
– Кажется, кончилось. А здорово покачало! – сказал Андреев.
– Не радуйся, еще прилетит, – послышался чей-то голос.
– То будет, а сегодня мимо пронесло…
– Выходи! – скомандовал Романов.
Я выбежал в предрассветную мглу, жадно вдыхая сухой морозный воздух. Глаза туманились от порохового дыма и пыли. Пробежав метров двести по траншее к своему окопу, я остановился передохнуть возле открытой позиции пулемета «максим». Здесь хлопотали два незнакомых бойца: они очищали пулемет от снега и песка.
– Андрей, что же это фрицы в атаку не лезут, а? – спросил щупленький, узкогрудый боец у своего товарища. Тот был мне по плечо, но крепыш.
– Это они, Федор, в отместку за вчерашнюю работу разведчиков. Небось не понравилось. Вишь чего сотворили: одни концы бревен к небу торчат. Вот они и злобствуют…
– Думаешь, немцы в атаку не полезут? С чего ж тогда они стреляют так густо?
– Сказано же тебе – со зла!
Коренастый силач перенес коробки с заряженными лентами к пулемету. В это время я не знал, что именно он спасет мне жизнь, и слушал их разговор просто из любопытства.
Пулеметчики приготовили пулемет к бою, притаились в ожидании атаки врага. Я ушел к своему окопу, сел на земляную лавку, открыл бойницу и стал наблюдать за траншеей противника. Поначалу, кроме комьев снега и глыб льда, я не замечал ничего. Гитлеровцы даже в своих траншеях вели себя очень осторожно. Спустя некоторое время ко мне в окоп с ручным пулеметом вполз Сергей Найденов, недавно прибывший в роту молодой светловолосый солдат могучего телосложения. Его красивое лицо с правильными чертами и спокойными глазами под тяжеловатыми веками производило приятное впечатление. Улыбался он редко, но хорошо. Каждое его движение внушало доверие. В бою Найденов вел себя сдержанно и спокойно.
