Запинающимся голосом Гриша проговорил:
– Вы не ругайте меня, дядя Вася. Я стараюсь…
Я вспомнил, что видел вечером этих двух бойцов в траншее во время артиллерийской стрельбы. И теперь, как и в тот раз, дядя Вася поучал своего молодого напарника.
Луна озарила всю поляну. У реки стояли высокие вербы, впереди нас – бурьян, в котором залегли бойцы. Когда в воздухе послышался шум моторов, справа от нас зенитки открыли заградительный огонь. Высоко в небе появились золотистые вспышки. Шум моторов все нарастал. Самолеты кружились поблизости от лесного аэродрома.
Первый десантник приземлился на поляну недалеко от меня. Он упал на бок, парашют протащил его за собой… При свете луны мы видели, как немецкие парашютисты группами спускались на аэродром. Они быстро освобождались от ранцев и бежали в сторону скирды, у которой были обнаружены радисты. Потом загорелось подожженное немцами сено. Над поляной резко заревели моторы. Совершенно неожиданно я увидел громадную черную махину, двигающуюся по аэродрому прямо на меня. Казалось, это чудовище сейчас наедет и раздавит нас!
Я не заметил, как ко мне подполз снайпер Сидоров, который положил мне руку на плечо:
– Ты чего испугался? Это немецкий двухмоторный транспортный самолет.
– А ты откуда знаешь?
– По звуку моторов. Не бойся, он в лес не побежит.
Моторы внезапно заглохли, самолет остановился в двухстах метрах от нас. При свете горящей скирды я увидел, как возле самолета начали сновать десантники.
– Разгружаются, гады, – прошептал Сидоров. – Смотри, даже пушки привезли…
Как только немцы выгрузились, пилот включил моторы, солдаты подхватили самолет за хвост и крылья, разворачивая его в сторону взлетного поля.
Вдруг что-то тяжелое, ломая сучья, упало позади нас. Мы замерли, и спустя несколько минут к нам подполз командир отделения Захаров, который передал приказ командира роты:
– Если немцы бросятся за грузом, драться без шума, ножами.
– А если их будет много? – спросил Сидоров.
– Другого приказа нет. – И бросился дальше.
Спустя несколько минут Захаров опять приполз к нам, на этот раз с солдатом Булкиным. Крепко выругавшись, командир отделения указал ему место рядом с нами.
– Ты что, бежать собрался, стерва, воевать не хочешь? – Захаров сжал кулаки.
Отделенный порывистым шепотом рассказал нам, что он наткнулся на Булкина, когда тот уползал в глубь леса.
– Да что вы, товарищ командир, – оправдывался Булкин. – Я не убегал, а искал воды, хочется пить!
– А для какого черта у тебя болтается на поясе полная фляга воды?
Булкин шумно сопел носом, щеки его вздрагивали, глаза бегали по сторонам.
– Если еще раз замечу, суд будет короткий! – погрозил Захаров автоматом.
В воздухе по-прежнему шумели моторы. Сейчас уже слева и справа в небе вспыхивали разрывы снарядов. Неожиданно мы увидели огромную огненную стрелу, падающую на землю. Я плотно прижался к сосне; на этот раз и Сидоров прикрыл голову руками. Только Романов лежал, не изменив положения. Сбитый самолет врезался в обрыв реки, сильный взрыв потряс землю, лесная поляна озарилась багровым светом. В этот миг я заметил немцев: они торопливо устанавливали пулеметы, дула которых смотрели в нашу сторону.
И тут в небо взвилась зеленая ракета. Описав большую дугу, она упала на середину аэродрома. Сразу открыли огонь все наши станковые и ручные пулеметы. Десантники падали на землю, расползались в стороны, а некоторые из них бежали к крутому обрыву реки, чтобы там укрыться от огня, – и вот послышались взрывы мин.
Стоя на коленях и подавая своему «старшому» пулеметную ленту, молодой боец, который так волновался до начала боя, теперь во весь голос выкрикивал:
– Что, гады, жарко стало?
Бой продолжался около двух часов. Немцы яростно сопротивлялись. Все вокруг пропиталось едким запахом порохового дыма. Но только с наступлением рассвета десант был уничтожен.
Старший лейтенант Круглов поручил Романову и мне доставить в штаб полка пойманного вечером радиста, который во время боя находился под охраной на командном пункте роты.
– Может быть, после этой прогулки он будет поразговорчивее.
Мы повели немца через поляну, усеянную трупами. Он шел медленно, мрачно озираясь вокруг, обходя трупы своих земляков. На его лице был испуг.
При первых лучах солнца мы похоронили на склоне оврага восемь наших товарищей, павших в ночном бою. Я помню, что не мог без слез смотреть на лица погибших друзей, с которыми всего лишь несколько часов назад шел рядом, разговаривал, смеялся…
Бой на реке Нарве
Среди убитых был командир нашего взвода Иван Сухов. Его заменил Петр Романов. Как только сгустились сумерки, он приказал мне и снайперу Володе Сидорову идти в секрет.
– Если обнаружите что-нибудь важное, – сказал Романов, – немедленно возвращайтесь.
Выйдя на опушку леса, мы залегли в мелком кустарнике, прислушиваясь и приглядываясь ко всему, что можно было услышать и увидеть в сиянии белой ночи. Прошел час, другой. Все было спокойно. Дымился туман; на фоне бледного неба где-то далеко мерцали зарницы. Наблюдая за противоположным берегом реки, мы изредка обменивались короткими фразами.
Сидоров был хороший снайпер, в повадках его было что-то кошачье; он мог часами без движения просиживать на одном месте, не отводя глаз от предмета, который вызывал его подозрение. Он обладал исключительной остротой слуха, но по зрению уступал мне. В кустах что-то зашуршало, и Сидоров шепнул:
– Прислушайся, что-то шуршит.
Тут же я увидел зайца. Выскочив на опушку, зайчишка присел, быстро осмотрелся и передними лапками умыл свою усатую мордочку. Потом он не спеша поковылял к клеверному полю. На опушке леса пронзительно захохотала сова, – и опять тихо… Но вдруг Сидоров схватил меня за руку:
– Никак кто-то ползет?
Мы насторожились. Прошло несколько минут, и вскоре перед нами показался человек. Неизвестный полз, тяжело дыша, то и дело останавливаясь. Когда он переползал бугорок, я увидел его взъерошенные волосы и искаженное гримасой лицо. По одежде нельзя было узнать, кто он – военный или штатский. Неизвестный полз, опираясь на левую руку, в правой держал пистолет. Вот он поник головой и тяжело застонал. Мы подползли к нему. Человек неподвижно лежал с пистолетом в руке. Я отобрал у него оружие, – он даже не пытался оказать сопротивление.
Сидоров повернул неизвестного вверх лицом: он прерывисто дышал открытым ртом, его лицо было влажным, глаза бесцельно блуждали по сторонам, одежда изорвана, покрыта грязью, правое плечо кое-как обмотано бинтом, на котором виднелись черные пятна. Сидоров отстегнул от ремня раненого планшет и подал его мне, а сам стал рассматривать незнакомца.