В штабном блиндаже, куда я молча зашел за Полевым, склонясь над полевой картой, сидел за столом майор лет тридцати пяти, с сухощавым, мужественным и даже грубоватым энергичным лицом и зачесанными назад темными волосами, тронутыми на висках сединой. Это был начальник штаба нашего полка Рагозин. Выйдя из-за стола, он подал мне руку так, словно мы с ним были закадычными приятелями, хотя встречались второй раз в жизни.
– Вызвал я вас, Пилюшин, по очень важному вопросу. – Баритон штабиста звучал мягко, спокойно и уверенно. – Приказывать вам как строевому командиру я не имею права – врачи лишили. Но просить как коммуниста и мастера стрелкового спорта – обязан.
Я попытался возражать, но он остановил меня:
– Я знаю, чем вы все это время занимались. Так вот, фронту нужны снайперы, а специалист по этой части – вы один в полку. Приучить солдата вести прицельный огонь – дело нелегкое. Вот мы и решили организовать курсы для начинающих снайперов. Вы и возглавите этот «окопный университет».
– На какой срок обучения могу рассчитывать? – спросил я майора.
– Пятнадцать дней.
– Пятнадцать дней? Это невозможно, ведь добрая половина бойцов впервые в жизни взяла в руки винтовку. За такой срок нельзя научить человека даже простым приемам, а не то что стрелять без промаху с любой дистанции.
– Вы удивлены, что я, кадровый командир, требую от вас за такой короткий срок дать фронту первоклассных стрелков?
– Обучить солдата меткому выстрелу за 15 дней не берусь.
– Ничего, постреляют по мишеням, а совершенствовать свое мастерство будут в стрельбе по живым целям на передовой. Не так ли?
С этого дня курсы снайперов стали постоянно действующим звеном в обороне полка.
Сюда, на курсы снайперов, и пришел меня проведать Петр Романов. Каждый солдат знает, как на фронте дорога встреча с другом-товарищем. Петя расспрашивал о моем сыне Володе, заходил ли я на завод, как проходит подготовка молодых снайперов, и ни словом не упомянул о моем зрении…
– А как поживает дядя Вася? – спросил я Романова. – Очень я по нему соскучился.
– Он вчера заходил ко мне. Я рассказал ему о твоем возвращении из госпиталя. Говорит: «Вот только закончу работу с дзотом для «максима» и схожу к Иосифу». Ты бы только посмотрел, какой он дзотище отгрохал, настоящий дом! И все своими руками.
Спустя два-три дня ко мне действительно пришел Василий Ершов.
– Тьфу ты нелегкая, едва отыскал… Значит, обучаешь ребят меткому выстрелу? Это доброе дело. Только вот как же ты справляешься с одним-то глазом?
Спохватившись, дядя Вася с досадой махнул рукой:
– Ты уж, Осипыч, прости меня, заговорил-то я не о том, что думал! Ведь и с одним-то глазом можно добрые дела делать. Верно говорю, ребята?
– Верно, батя, – хором ответили сгрудившиеся вокруг нас будущие снайперы.
Мы уселись подле опоры железнодорожного моста. Ершов достал из нагрудного кармана гимнастерки конверт и подал мне письмо от своей жены. Ей было тяжело одной с пятью детьми, и Василий Дмитриевич просил у меня совета. Про старшего же сына он рассказал, что тот уже побывал в госпитале: «Все обошлось. Теперь опять с фронта пишет».
Я предложил написать секретарю районного комитета партии просьбу, чтобы семье фронтовика помогли с топливом, но дядя Вася замахал на меня руками.
– Что ты, что ты? Писать к секретарю райкома? Ведь я беспартийный!
– Это ничего не значит.
Ершов молчал, и я не стал его уговаривать, а сел и написал от его имени просьбу секретарю райкома партии Мурашкинского района Горьковской области.
Когда письмо было написано, я спросил у дядя Васи, как ведут себя немцы.
– С наступлением весны ожили, будто мухи… «Иван! Жить хочешь? Сдавайся плен, наша штурм Ленинград будем!» – по вечерам кричат с той стороны. А переговоры с нашей стороны ведет Акимыч. Он кричит немцам в ответ: «Эй, фрицы! Не забудьте в санпропускнике побывать, а то вшивых в Ленинград не пускают». А немцы на это: «Карош! Но Ленинград штурм будем!» А мы опять: «Во сне будете, а наяву лапы короткие». А потом начинается перебранка и перестрелка. Вот так и живем, – закончил Ершов свой рассказ.
* * *
Однажды, возвращаясь с занятий в расположение хозяйственного взвода, я увидел нечто необычное: старшины рот, повара, каптенармусы, ездовые и бойцы стояли плотной стеной вокруг младшего лейтенанта Еркина. Они, не слушая друг друга, говорили все сразу, размахивая руками. Я решил: «Здесь без драки не разойдутся!» Но, подойдя ближе, я увидел на середине двора неизвестно откуда появившийся ящик старого, проросшего картофеля. В те дни это было несметное богатство: в городе не было ни одной картофелины.
– Тут, братцы, надо вопрос этот хорошенько обдумать; как бы не произошел скандал, ведь этот продукт для бойцов, – обратился к собравшимся Еркин.
– Да что тут обдумывать? Глянь, что осталось от этого продукта – кожа да кости. Нет, надо садить, и баста, – сказал немолодой солдат и рубанул рукой воздух.
Старшины и повара, как люди более сведущие, подходили к ящику, осторожно брали картофель в руки и внимательно осматривали каждый глазок, потом бережно, как драгоценность, клали на место. От одного вида этого неказистого проросшего картофеля у людей жадно разгорались глаза.
– Да… в землю просится, – сказал, глотая слюни, старшина Капустин и поспешно отошел от ящика.
Бойцы глядели на ящик будто на сковородку, где жарится в масле душистый картофель, вздыхали и тяжело переминались с ноги на ногу. И у меня во рту словно таял кусочек горячего картофеля. Чтобы избавиться от наваждения, я больно прикусил кончик языка и отвернулся.
Толпу растолкал рослый старшина.
– Ребята, – он указал на ящик, – мы его получили как продукт, входящий в норму бойца. Заменить его другим мы не можем – нечем. Значит, дело получается такое: нам, старшинам, надо согласовать вопрос с бойцами. Я уверен, что, как сознательный элемент, они поймут: какой тут к черту харч?
Достав из ящика сморщенную картофелину и потрясая ею в воздухе, он закричал:
– Не в рот она просится, а в землю! Посадим, ребята, и точка!
– Федя! – послышался чей-то ехидный голос. – Да ты, никак, десять лет воевать собираешься? Огородиком обзавестись задумал?
– Нет, Кравченко, шутковать тут нечего, ну а повоевать нам еще, конечно, придется. Да и от этих картофелин, которые достанутся на долю каждого, суп в котле гуще не будет. А огородик не нам, так людям пригодится.
Вскоре на телефонном столбе появилась вывеска: «Солдатский огород 1-го батальона 14-го краснознаменного стрелкового полка». А осенью наш огород дал богатый урожай. Набитые свежим картофелем мешки радовали глаз. И вот наступил день, когда, усевшись на траву вокруг ведра, над которым поднималось облако пара, отдуваясь и утирая ладонями слезы, бойцы жадно глотали крупный рассыпчатый картофель.
