– Эй, старшина, сегодня что делать будем под музыку? – спросила Строева, поравнявшись с Нестеровым.
– Стрелять, Зина. Минуточку повремените, сегодня сделаем один дзотик, – ответил Нестеров и привычно ударил по струнам гитары.
– Федор! – крикнул издали незнакомый сержант. – Играй нашу саратовскую плясовую! – И, понизив голос до полушепота, добавил: – Сейчас ребята понесут сруб для дзота.
Сержант бросил на дно траншеи две доски, Нестеров утвердительно кивнул головой и с песни перешел на задорную частушку, которую подхватили ребята. Сержант же начал плясать, выбивая на досках затейливую дробь ногами в огромных кирзовых сапогах. Он приветливо улыбался товарищам, проносившим балки для дзота. Бойцы, проходя мимо, утирали руками влажные лица и тоже улыбались. Но никто из них не останавливался, чтобы передохнуть, послушать музыку, посмотреть на пляску. Они спешили пройти опасные места, зная, как коротки ленинградские белые ночи.
Сержант изо всех сил старался отвлечь внимание немцев от товарищей, переносивших тяжести. Он высоко взбрасывал руки над головой и, помахивая ими в воздухе, плясал, обливаясь потом, не думая о том, что подставляет себя под пули врага.
Я не заметил, как ко мне подошла Строева:
– Хватит мечтать, идем, а то немцы начнут стрелять, не добраться будет. – Зина взяла в руки винтовку, проверила, не забыла ли гранаты, и пошла по траншее.
Идя вслед за ней, я подумал о жестоких схватках, в которых рядом с нами участвовала Зина. Она ни разу не склонила голову перед опасностью, а смело шла ей навстречу. И сегодня она идет впереди меня на страшный риск – выползти в нейтральную зону и вступить в поединок с пулеметом, находящимся за надежным прикрытием.
Ночная перестрелка, словно костер на ветру, разгорелась вокруг нас. Мы пролежали несколько часов, ведя наблюдение за огневыми точками противника. Вдруг Строева толкнула меня в бок:
– Немцы крадутся к нашим траншеям! Гляди сюда, вон они, ползут!
Метрах в тридцати от нас в тонкой пелене тумана я увидел силуэты ползущих людей. Сколько их, сосчитать было трудно из-за тумана. Очевидно, к нашим рубежам ползли вражеские разведчики: их спины то терялись из виду, то опять всплывали, словно резиновые мешки.
– Что делать? – Зина быстро стала перекладывать гранаты из сумки за пазуху маскировочной куртки. – Забросаем фрицев гранатами?
– Они скорее нас забросают гранатами в этой яме да, чего доброго, утащат к себе в траншею.
– Черта с два, – горячилась девушка. – Я оставлю одну гранату для себя!
– Зачем рисковать, у нас есть выход: когда они подползут ближе, с короткой дистанции подсунем им под нос пару «лимонок». Те, кто позади, подумают, что передние наткнулись на минное заграждение. Наши тоже услышат.
Строева одобрила мое предложение, и мы приготовились к встрече.
Впереди ползли трое. Вот они приблизились к нам метров на пятнадцать. Плотно прижимаясь к земле, я наотмашь бросил «лимонку». Взрыв, за ним второй – это бросила гранату Строева. С нашей стороны короткими очередями открыл огонь ручной пулемет, потом бабахнуло несколько винтовочных выстрелов. Пули взрыхлили землю рядом с нашей воронкой. Я осторожно высунулся из укрытия, чтобы проследить, куда девались немецкие разведчики, – но они словно растворились в тумане.
Зина, прижавшись к моему уху, спросила:
– Что будем делать? Уходить или ждать, когда начнет обстрел их пулемет?
– Обождем, возможно, они лежат в нейтралке, могут нас заметить.
С нашей стороны вело огонь несколько станковых и ручных пулеметов, трассирующие пули били о кромку воронки; высунуться из укрытия было невозможно.
– Ну и охота сегодня! – протирая глаза от песка, сказала Строева.
В ту ночь мы не смогли погасить огонь вражеского пулемета. Уничтожить его мы сумели лишь следующей ночью.
На обломках перекрытия
На восходе солнца я вышел из разрушенного двух-этажного кирпичного дома на окраине Урицка, на участке обороны комбата майора Огурцова. Здесь на обломках перекрытия второго этажа у нас было устроено снайперское гнездо для наблюдения за траншеей противника. Стреляли мы с этого места только по крайней необходимости.
Выйдя из траншеи, я быстро зашагал к развилке дорог, как вдруг раздалась пулеметная очередь. Пули забором ложились по краю лощины, преграждая мне путь. Я прыгнул в воронку, чтобы скрыться с глаз немецкого наблюдателя. Здесь, в воронке, мне пришлось пролежать больше часа. Солнце пригревало, и я незаметно уснул, а когда проснулся, солнце стояло в зените. Стрельба прекратилась. Откуда-то, словно из-под земли, доносились звуки девичьей песни. Осторожно выглянув из воронки, я увидел: на дне лощины, у ручья, на кустике лозы развешано чье-то выстиранное солдатское белье. На берегу ручья, опустив ноги в воду, сидит женщина в солдатской гимнастерке. Немцы ее здесь видеть не могли. Это она и напевала вполголоса. Чтобы лучше ее разглядеть, я снял чехол с оптического прицела и посмотрел в окуляр: это была Зина Строева, которая, напевая, что-то шила или вязала. Рядом, на противогазной сумке, лежал ее автомат.
Встреча с Зиной была для меня неожиданностью. С неделю назад ее вызвал к себе комбат, и с тех пор я ее не видел. Шли слухи, что Зина «приглянулась» начальству и ее оставили при штабе. Что же заставило Зину прийти сюда? Я продолжал наблюдать за ней. Вот неутомимая! Я не раз видел, как, выпустив из рук оружие, она принималась за стирку, штопку, вязанье… Зина отложила в сторону шитье, достала из кармана гимнастерки письмо и начала читать. Потом закрыла лицо ладонями, и ее узенькие плечи судорожно задергались. Зина плакала, и я знал причину ее слез: она оплакивала гибель любимого человека.
Я быстро встал и зашагал в хозяйственный взвод, чтобы не мешать ее горю. Но не успел я пройти и ста метров, как услышал позади быстрые шаги.
– Эй ты, бездомный! – окликнула меня Зина. – Куда шагаешь? Ты что, злишься?
– На тебя? Ты что, рехнулась? Я иду к ребятам поснедать. Очень рад, что встретил тебя!
Зина, глядя мне в глаза, укоризненно покачала головой:
– Зачем ты врешь? Я ведь все вижу. Ты думаешь, что девушке на фронте куда лучше сменить снайперскую винтовку на автомат и стать телохранительницей своего фронтового мужа… Жить в надежном укрытии, стучать на машинке, ведь это куда спокойнее, чем бить из винтовки по немецким стрелкам. – Строева схватила меня за руку, в ее глазах блеснули слезы. – Неужели ты, единственный человек, которому я верю, как себе, мог так обо мне подумать?!
– Успокойся, Зиночка, я ни минуты не думал о тебе плохо. Ты солдат и выполняешь приказ командира… А в чувствах своих ты сама разберешься.
– К черту философию. Один раз я послушалась своего сердца, а теперь очередь за рассудком. Я прошу тебя, дай мне винтовку.
– Зачем?
– Да ты что, ничего не знаешь? Ведь с утра немецкие снайперы закрыли доступ к передним постам роты лейтенанта Морозова. Троих наших убили. Нужно найти и прикончить этих снайперов, а то весь взвод перестреляют… А ты где-то гуляешь! Прихожу к тебе на перекрытие, а твой след простыл…
