Кто может лучше знать повадки врага, как не солдат, годами находящийся с ним лицом к лицу? Каждый из нас знал весь распорядок дня немецких солдат. Малейшее изменение в их поведении мы сразу замечали. Знали также, что немцы страшно боятся окружения во время боя. И вот теперь, когда советские войска ведут бой у них в тылу, могли ли они остаться на своих прежних рубежах? Этот вопрос занимал наши мысли в те дни, когда мы ждали приказа к атаке…
Утром 20 января во время завтрака дверь в блиндаж вдруг настежь распахнулась. Вместе с белым морозным облаком влетел связной командира роты рыжий сержант Базанов.
– Ребята! Ребята! – выкрикивал он одно и то же слово и, подняв над головой руки, кружился посередине блиндажа.
– Да ты никак, бежавши к нам, потерял мозги? Одно слово только и помнишь. Скажи толком, что случилось? – спросил Гаврила.
– Эх вы, люди затяжного действия! – завопил сержант. – Ведь наши войска сегодня утром встретились с ломоносовской группировкой в поселке Русско-Высоцкое. Красное Село и Ропша наши!
Слова Базанова потрясли всех нас. Бойцы тискали в своих объятиях рыжего парня, как будто это он осуществил на деле замысел нашего командования по окружению фашистских войск на побережье Финского залива.
В эти сутки никто из солдат даже не пытался лечь уснуть хотя бы на один час. Все ждали зари нового дня, чтобы наконец приступить к ликвидации окруженных вражеских войск в поселках и городах на побережье Финского залива. Со стороны противника всю ночь строчили станковые и ручные пулеметы, но не слышно было ни одного винтовочного или автоматного выстрела.
– Из пулеметов стреляют, а выйти в траншею боятся, – сказал Найденов, устанавливая на бруствер бронированный щиток.
– Зачем тебе щиток понадобился, Сережа? – спросила Зина.
– Хочу осмотреть место, чтобы лучше добраться до их траншеи.
В бледных лучах позднего январского рассвета из мглы начинали выступать очертания предметов. Морозный восточный ветер шевелил оголенные ветки деревьев, гнал по насту мелкими волнами крупицы снега, забрасывая их в воронки, на дно траншеи, в стрелковые щели солдатского окопа. С приближением рассвета все сильнее и сильнее стучала в висках кровь. Сердце томилось жаждой мщения. Хотелось отплатить врагу за все страдания, пережитые защитниками Ленинграда, за мою семью! Слух ловил любой звук или шорох на рубеже противника. Мы все ждали команды к атаке. Слева от станции Лигово, у самого подножия Пулковских высот, части 189-й дивизии уже вели бой. В нашей траншее чувствовалось заметное оживление. Бойцы и командиры в последний раз проверяли, все ли готово к решающему броску вперед.
Рядом со мной, привалившись плечом к стенке траншеи, стояла Зина. Она сосредоточенно смотрела на Ленинград, озаренный лучами утреннего солнца. Затем энергично встряхнула головой, выпрямилась и спросила, обращаясь к Найденову:
– О чем, Сергей, призадумался?
– Мыслями дома был, Зиночка. С мамой и сестренкой разговаривал. Ведь сама знаешь, когда уходил на войну, сестра была маленькой. А теперь сама пишет: «Приходи скорей домой».
Строева вздрогнула, поспешно закрыла руками лицо и глухо сказала:
– А у меня нет больше Володеньки…
– Снайперы! Живо к командиру роты! – раздался вдруг громкий окрик связного.
Базанов скрылся так же внезапно, как и появился. Смятение, только что охватившее Зину, сразу исчезло, точно его сдуло ветром…
Романова мы встретили возле командного пункта роты. Несмотря на подчеркнутую собранность и даже некоторую резкость в движениях перед началом боя, взгляд командира был по-прежнему мягким, почти ласковым. Теперь на возбужденном, зардевшемся от мороза лице явственнее выделялся белый шрам, который пролегал поперек левой челюсти, пересекал наискось левую бровь и скрывался под шапкой-ушанкой.
– Ни шагу, ни выстрела без моей команды, – отчеканил Романов, глядя на часы. – Оборона кончилась! Через несколько минут идем в наступление. А в наступлении, товарищи, сами знаете, тактика снайпера резко меняется. Следите за вражескими пулеметчиками и снайперами, а с остальными мы сами справимся. В общем, будете находиться при мне.
И вот она, долгожданная минута! Сперва одна, за ней другая, потом третья зеленые ракеты взвились к небу. Без единого крика бросились мы на рубежи немцев и взяли первую и вторую траншеи с небывалой быстротой. Никто из нас не останавливался; мы рвались в глубь обороны гитлеровцев, разрушая на своем пути все, что вызывало у нас малейшее подозрение.
Немцы выползали из укрытий с широко открытыми перекошенными ртами, некоторые из них плакали. Находились и такие, которые бросали оружие и, ухватившись руками за голову, бежали в глубь своей обороны. Но куда уйдешь от меткой пули мстителя? Мы убивали всех…
На четвертом рубеже Найденов, остановившись у вражеского дота, крикнул:
– Ребята! Глядите, что делают гитлеровцы со своими солдатами!
У станкового пулемета стоял совсем молодой на вид солдат с седой головой. Он был прикован цепью за левую кисть руки к пулемету; стальная лента с патронами была нетронутой. Найденов штыком сломал звено цепи и освободил немца от пулемета. Смертник с благодарностью глядел на русского солдата, что-то говоря на своем языке.
– Кто он? – спросил Сергей командира.
– Это их смертники.
– А за какое преступление они прикованы? – спросил Найденов.
– Он говорит, его приковали за то, что вслух сказал: «Нам коммунистов не победить».
Вечером, когда укрепленные рубежи противника остались позади, мы собрались перекусить у поселка Горелово. Кто-то из товарищей притащил ящик немецкого рома. Гаврила налил кружку красной жидкости и подал Найденову:
– Сергей, на, выпей. Ребята хвалят.
– Спасибо, хлебай сам, коль принес эту гадость, а я на всякий случай приберег нашей русской горькой. Выпьешь кружечку, аж душа задымит, крякнешь от удовольствия. А от этой дряни только за кустом лишний раз остановишься. На, Гаврила, закуси, чтобы душа этой дрянью не провоняла!
К этому часу дивизии 42-й армии очистили от гитлеровских оккупантов побережье Финского залива и вышли на шоссейную дорогу.
Фотография
Идя плечом к плечу с товарищами, я видел, как многие из них, выйдя на обочину дороги, останавливались и смотрели в сторону Ленинграда. Они молча прощались с родным городом, с ленинградцами.
Первые километры, пройденные по освобожденной земле… Вокруг все разрушено. У каждого из нас одно желание: скорее увидеть мирных советских граждан. Но никто не выходил на дорогу, чтобы встретить своих освободителей. Проходя по улицам деревень, мимо обгоревших труб, торчавших к небу, мы ускоряли шаг. Найденов тронул меня за руку:
– Осип, неужели всех наших людей уничтожили гитлеровцы?.. Хотя бы собака побрехала, и то на сердце легче было бы!
