Шерпитис вообще-то был очень талантливым человеком. Хотя судьба его трагическая: латыш по национальности, он в войну служил в эсэсовских войсках, потом отсидел за это срок. А жена его Антонина в войну была разведчицей у немцев в тылу. Она тоже работала на фабрике. Но он вообще был очень хорошим мебельщиком. Ведь он, как специалист, делал такие вещи, что, как говорят, ни в сказке сказать – ни пером описать. Например, изготавливал стол заседаний для Кремля. Все деревянные перекрытия на Башне Германа в Нарвском замке, когда шло его восстановление, также он делал.
Ну и как, вы справились со своими обязанностями в качестве начальника цеха?
Справился. Хотя тяжело было работать. Ведь мой предшественник развалил за полгода этот цех основательно. Так как наш 4-й цех деревообработки считался главным на фабрике, то из-за этого стояли другие цеха. Но через месяц мне удалось все наладить, а еще через месяц на фабрике забыли о том, как плохо было в цехе раньше. Потом наш цех посетил сам министр деревообрабатывающей промышленности Эстонской ССР Владимир Васильевич Чернышев. Он дал высокую оценку нашей работе. А работа у нас была очень ответственная. Ведь в нашем цехе делали полуфабрикаты для мягкой мебели: каркасы и основания для диванов, строгали, проводили торцовку и шлифовку.
В 1973 году меня назначили на фабрике начальником лесобиржи. Работа мне подвернулась очень сложная. Через меня, например, проходили все пиломатериалы. Именно у нас на лесобирже они принимались, пересортировывались и отправлялись в цеха. Иногда доходило до 6 тысяч штук этого лесного товара в месяц. Но были и всякие трудности, даже доходило дело до скандалов. Допустим, нам подавали пять вагонов. Было еще такое указание: в течение 20 суток все должно быть разгружено. По документам было указано, предположим, что пришло 60 кубометров товара. Я сам замеряю и обнаруживаю нехватку: тут всего кубометров 50–52. В таких случаях надо было все выгружать, составлять акт и вызывать эксперта. Вплоть до судов дело доходило. На этой должности я проработал около 15 лет, а затем, в 1988 году, вышел на пенсию.
Спасибо, Анатолий Спиридонович, за интересную беседу.
Интервью и лит. обработка: И. Вершинин
Альтшуллер Рэм Соломонович
Я, Альтшуллер Рэм Соломонович, родился 11 сентября 1926 года в городе Ново-Ржеве Калининской области. Сейчас это Псковская область. Помните, у Пушкина есть такое четверостишие:
«Есть на свете город Луга
Петербургского округа.
Хуже б не было сего городишки на примете,
Если б не было на свете Ново-Ржева моего».
Это в тридцати километрах от Пушкинских Гор, где похоронен поэт.
Мой отец, какое то время занимался просвещением, как тогда говорили «избач» (народное название культработника, руководившего работой избы-читальни. – Прим. А.Ч.) Потом он командовал, каким-то отрядом, а затем служил в погранвойсках. А мама работала учительницей.
У моего отца были два брата, тоже военные. Моисей – широкоплечий, мощный сержант морской пехоты, а Илья был лейтенантом, командиром минометной батареи, служил в Брестской крепости, где и погиб. (В базе данных ОБД-Мемориал есть данные о пропавшем без вести лейтенанте Альтшуллере Илье Михайловиче 1909 г.р., командире минометного взвода 222-го СП, 49-й стрелковой дивизии, которая 22 июня 1941 года стояла в пригороде Бреста. – Прим. А.Ч.)
Отец служил в разных местах, поэтому мне довелось даже на Дальнем Востоке учиться. Но когда его перевели в Узбекистан, то меня отправили к бабушке. Там под Ново-Ржевом есть большой поселок Бежаницы, в котором и жили мои дедушка, бабушка и другие наши родственники. Потом его перевели сюда в Ленинград.
1937-й год, слава Богу, ни кого из моей семьи всерьез не коснулся. Мои дедушка, бабушка, тетя Ханна и ее маленькие дети жили очень скромно, занимая половину дома. А во второй половине жили мои друзья Руслан и Вадик со своей мамой. Они были детьми белого офицера, дворянина. Но когда их отца арестовали, то они были вынуждены уехать из Ленинграда.
Как вы знаете, в 1937 году шла гражданская война в Испании, и с Русланом, с которым мы были одногодки, накопили сухарей и убежали воевать в Испанию. В шести километрах от Бежаниц, находится станция Сущево. Мы сумели добраться до станции, сели в поезд, проехали остановки три или четыре и нас с поезда сдали в милицию. Привезли домой, ну и на этом наш героический поход закончился. Это я говорю к тому, чтобы вы понимали, что даже в столь юном возрасте в нас уже была определенная, серьезная закваска, в хорошем смысле этого слова. Она бродила, будоражила нас, несмотря на все, что творилось вокруг. Помню, что я всегда почему-то хотел командовать. Даже сохранилась фотография, кажется, тогда я учился в пятом классе. Стоит мое «подразделение», все босые, зато в буденовских шлемах, а деревянный пулемет «максим» на колесиках, выглядит как настоящий. А тогда нам казалось, что даже лучше настоящего. Мы играли постоянно, и в этих играх получали определенное мировоззрение. Но все хотели быть только «красными», играть за «белых» никто не хотел. Мы уже знали, кого надо бить, кого надо убивать и где должны быть мы.
В 1938 году родители снимали две небольшие комнаты в Пулково. Тогда это была огромная деревня на развилке, где сейчас находится поворот на Пушкин. С правой стороны, там стояли дома, но она вся сгорела во время войны. Помню, как мимо дома, в котором мы жили, в Пушкин везли на машинах испанцев. А мы тогда носили такие испанские пилотки с кисточкой впереди, и когда они проезжали мимо нас, то мы все поднимали правую руку, сжатую в кулак и приветствовали их лозунгом, который тогда знали все: «Но пасаран!» («Они не пройдут!» Во время Гражданской войны в Испании эти слова, сказанные Долорес Ибаррури, стали одним из символов антифашистского движения. – Прим. А.Ч.) Так, что все это я помню.
Но поскольку я был единственным ребенком у родителей и постоянно требовал сестренку, то они поехали в Пушкин, где люди разбирали детей, вывезенных из Испании. Отец сказал: «Будет у тебя сестра», и они уехали. Когда родители вернулись, я был в саду и отец мне спокойно рассказал, что они уже выбрали девочку, хорошую такую девочку, испанку. Но к ним с мамой подошла бездетная семья, муж и жена, и они упросили отдать девочку им. Я помню, какой я устроил скандал… Заскочил в дом, закрыл дверь, благо хозяйки не было, захлопнул окна и долго не пускал в дом родителей. Так мне хотелось сестренку…
А еще я просто мечтал получить значок «Юный Ворошиловский стрелок». Когда летом 1940 года я отдыхал в пионерском лагере под Лугой, то там с нами занимался пожилой военрук. Для получения значка требовалось выбить из мелкокалиберной винтовки 40 очков из пятидесяти. Но у меня все никак не получалось это сделать, и так мне было обидно и стыдно. Просто невероятно как хотелось получить этот значок, привинтить его и показывать всем.
