Хочу еще отметить, что среди нас, солдат, офицеров, сержантов, мы все были примерно одного возраста, плюс-минус полгода, в отношении друг друга не было никаких физических насилий, ущемлений, ничего такого не было. Со стороны сержантов тоже не было. Со стороны офицеров тем более. Если не считать всех этих тренировок, мягко говоря. Но это считалось в рамках нормы. Таких издевательств, надругательств, ущемлений – тогда даже понятия не было «дедовщина». То, что сейчас процветает, того раньше не было. Причем сержанты, хотя чуть старше нас были, но опытнее – делали уже не один выпуск – учили, и как обмотку намотать, и другие добрые советы давали, относились по-отечески. Ничего не скажу.
Винтовки были личные?
Закрепленная за каждым винтовка. И оптический прицел надо приноравливать под себя. Я уже знал, на какое расстояние, на какое отделение что поставить.
У вас были ПЕ прицелы?
Марку не знаю, но самый, что ни на есть, простой. Там поправка на боковое движение, и плюс-минус, вверх-вниз. Вертикальная поправка.
Винтовка Мосина была обычная?
Да. Совершенно правильно.
СВТ были с оптическим прицелом?
У нас не было. Эта винтовка на фронте не очень практичная. Чуть песочек попал, земелька – она заедает и не работает. А та все выдерживала.
Сколачивали пары сразу в училище?
У нас была индивидуальная подготовка. Уже на фронте в паре. И, как правило, к более опытному подставляли желторотиков, молоденьких.
Сколько учились в этой школе?
С ноября 1943 года и по конец августа 1944 года. 9 месяцев. Основательно, хорошо нас готовили. Тогда уже обстановка на фронте позволяла не посылать туда сырое мясо. Готовили основательно.
После училища вам присвоили звание?
Нет, рядовой. После окончания школы были сформированы маршевые роты, погрузили нас в эшелон. И вперед! Вагоны – теплушки. Не помню, на какой станции, где-то то ли в Куйбышеве, то ли чуть дальше, мы уже встретили раненых из предыдущих выпусков, из других школ. Ехали раненые в эшелоне. У раненых настроение хорошее было. Во-первых, он едет в глубокий тыл, лечиться. Ребята молодые.
У вас какое было настроение?
Если, предположим, тебя одного послали, мог что-то думать. А тут чувство коллективизма, много каши с ними съел в снайперской школе. Ребята все веселые, компанейские.
Какие шутки были?
Уже забыл. Есть разные люди, угрюмые, неразговорчивые. А есть балагуры – типа Василия Теркина, с ними всем окружающим хорошо.
Тогда знали о больших потерях в пехоте и вообще на фронте?
Откровенно говоря, о больших потерях, окружениях, провалах операций не знали. Знали то, что нам командиры взводов на политинформации читали, а тогда и газеты писали сдержанно. Это сейчас смакуют всякие…
Когда вы приехали, вас распределили в полк?
Мы где-то под Ровно, городок в Западной Украине, спешились с эшелона, дальше эшелон не шел. Были разрушены и дорога, и город. Где-то в лесном массиве недалеко от Ровно был формировочный пункт, какие-то войска пополнялись. Там я попал как раз в 585-й полк 213-й Новоукраинской стрелковой дивизии. Дивизия была сформирована новая. Там мы побыли некоторое время. Шел процесс боевого сколачивания, или слаживания. Там нас уже встретили офицеры, которые имели фронтовой опыт. Они рассказывали, показывали, демонстрировали, как в той или иной ситуации надо поступать. Вот отсюда, по сути, наверное, и начался отсчет нашего пребывания в действующей армии. Это уже был глубокий армейский тыл, где шло пополнение свежими силами.
Здесь вас распределили в роту?
Совершенно правильно. Здесь я уже знал свой взвод, свою роту. Но сейчас, убей меня, не знаю…
Вы были ротного подчинения снайпер? Или взводного?
Ротного.
На роту пара снайперов. Пара у вас была опытная?
Звать его было Володя, точно помню. Фамилия Чуриков или Чумиков…
С этого пункта формирования к линии фронта мы совершили довольно продолжительный пеший марш. Шли, в основном, ночами. Чем ближе к линии фронта подходили, тем больше нас прятали. На Западной Украине хуторская система поселения. Хозяин хутора имел «клуни» – большие навесы практически без стен, где сушили зерно, хранили сено. Вот рота пряталась в эту «клуню», а по ночам шли. По ночам нас частенько обстреливали бандеровцы. Один солдатик самовольно вышел из строя и зашел в хату попросить напиться или еще что-то. Рота пошла, а он так и не вернулся. То ли остался, то ли ухлопали за винтовку. Рота вооружена была в основном винтовками, а в батальоне была рота станковых пулеметов. Дорога там песчаная, разбитая, войска же все время по ней идут. Вокруг сосновые леса. Сделаешь шаг вперед, полшага назад отползаешь. Идти очень тяжело. Я как-то ночью смотрю, близко командиров нет, и вышел на обочину. А тут, как назло комбат на лошади объезжает свою колонну. Он меня и прихватил. В наказание дали станок от «Максима» нести. Я его вез за собой. Его тянешь и за тобой весь белый свет тянется! По-моему, мне его дали на час, так я не знал, когда этот час кончится, но больше я уже не осмеливался выходить.
Что несли в вещмешке?
Котелок, белье, туалетные принадлежности. Правда, зубных щеток не было, бритвенных приборов не было.
Кружка, ложка; правда, ложку таскали за обмоткой. В кирзовый сапог она проваливается, а за обмоткой хорошо держится. Сухих пайков на марш не выдавали, кормили по ходу. Малая пехотная лопатка на ремешке. Большой лопаты не было. Фляжка на поясе или в мешке. Обязательно противогаз, в обоз его не сдавали, заставляли носить с собой. Патронов и гранат у нас не было, их получали по прибытии.
А как же с бандеровцами разбирались?
Назначалось головное и боковые охранения. Они шли с оружием и полным БК.
Так мы шли около месяца. Точно недели три. Дошли мы до Вислы. Ночью-то особо не пойдешь, да и засады мешали. На привал остановишься – упал и уснул. Мокро, грязь – все равно. Вот такое изнеможение.
Когда пришли на фронт, видимо, произошло уплотнение обороны. Часть, которая занимала оборону до нас, сдвинули вправо или влево, а мы сели уже на подготовленную оборону. Это было в конце сентября – начале октября. Это было в районе Сандомирского плацдарма, но только на восточном берегу Вислы.
Начались будни обороны. Продолжали совершенствовать оборону. Рыли блиндажи, укрытия, подготавливали запасные огневые позиции. Прятались от частых обстрелов. Атак со стороны немцев или нас не было. Вели борьбу с пулеметчиками. Ведь огонь ведут только дежурные огневые средства. Вот одна из задач была подавить пулеметчика, который нас постоянно терроризировал. У него было несколько позиций, которые он искусно менял. Головы не давал поднять. Командир говорит: «Надо его одолеть». Мы с напарником выдвинулись чуть вперед по ходам сообщения. Оборудовали себе огневые позиции. Сначала мы просто наблюдали в оптические прицелы, когда солнца нет, чтобы не демаскировать себя. Когда мы определили расположение его огневых позиций и схему перемещения, начали охотиться. Напарник, как правило, наблюдал, а я пытался вызвать огонь. Либо каску поднимал, либо при солнце винтовку с оптическим прицелом шатал. Он, конечно, стрелял по моей позиции. Напарник выстрелил, и больше этот пулеметчик не появлялся. Был ли он ранен или убит, не знаю. Нам объявили благодарность. Еще был эпизод. Появился снайпер. До этого он нас не беспокоил. Точно таким же методом выслеживания и вызова огня удалось снайпера подавить.
