Когда в паре работали, всегда рядом располагались?
Огневые позиции располагались в 15–20 метрах одна от другой. Бывало и ближе.
Винтовка фиксировалась в одном положении?
Нет. Идет поиск. Конечно, если я знаю расположение цели, то тогда она фиксировалась. Если же это охота – тогда поиск.
Где была позиция?
Выдвинута немного на нейтральную, но недалеко. Выходили затемно. Нам разрешали отойти, если это было возможно сделать скрытно, а если нет, то сидели дотемна.
Как часто ходили?
На конкретные задания ходили до тех пор, пока не ликвидировали. На охоту ходили каждый день.
Перед тем, как мы пошли в наступление, меня отозвали в тыл и отправили в училище. Ночью я отдыхал в блиндаже, посыльный командира роты нашел меня и сказал, что вызывает командир роты. Пришел к нему в землянку. Там были ребята и с других взводов. Командир роты поспрашивал нас об образовании, настроении, здоровье и отправил нас на КП батальона, а там переправили на КП полка. Уже в штабе дивизии мы прошли мандатную комиссию. Нам сказали, что мы отправляемся в тыл. Вопроса хочешь – не хочешь не стояло. В армейском тылу нас погрузили в эшелон и отправили на Родину. Ехали ребята бывалые. Толовую шашку мылом натрут со всех сторон и бабкам на еду или самогон поменяют. Обмундирование продавали.
На выпуске из школы вас переодевали?
Да. Нас переодели и на фронт отправили в хорошем обмундировании.
Какой у вас личный счет?
Снайперских книжек у нас не было, но я так думаю, что человек пятнадцать я уложил. Трудно проверить, то ли ранен, то ли убит. Скорее, можно говорить о попадании.
Как подтверждали?
Не было подтверждений. На честное слово.
Дистанция стрельбы?
300–500 метров. Это наиболее эффективная дистанция стрельбы.
Сколько выстрелов делали с одной позиции?
Это не лимитировалось. Пока чувствуешь, что тебя не засекли – стреляешь. Бывало, что чувствовал, что меня засекли, и тогда надо быстро ретироваться.
Деньги получали?
В школе что-то получали, а на фронте, вроде, нет. А на что их тратить? Курево давали.
Когда первый раз поняли, что попали, какое было ощущение?
Не из приятных. Все-таки убил человека, может, он просто подневольный человек. Какой-то осадок на душе. А потом привыкаешь. Так же, и когда у нас ранят или убьют кого-то. Сначала очень сильно переживаешь, а потом привыкаешь и к гибели, и к ранениям. И уж, конечно, злорадства никакого не было.
Интервью: Артем Драбкин
Лит. обработка: Игорь Солодов
Калугина (Пантелеева) Клавдия Ефремовна
Меня зовут Калугина Клавдия Ефремовна. Я 1926 года рождения. Война началась, когда мне было 15 лет. Я пошла работать на военный завод «Респиратор» в Орехово-Зуево. Война началась – карточки нужны рабочие. Давали хлеба – 700 грамм. Работала я там, вступила в комсомол. По выходным комсомольцев отправляли на «всевобуч». Нас подготавливали. Потом, когда «всевобуч» кончили, сказали, что открылась снайперская школа. Очень многие пошли добровольно, пошла и я в 17 лет. Это июнь 1943-го. В школе я была самая молодая. Всем по 18, а мне 17. Думали, вернуть меня или не вернуть? Решили, если буду успевать за всеми, то оставить.
Начали рыть полигон. Я – из небогатой семьи. И дрова рубила, и воду носила, я, привычная к этому делу, работала хорошо. Меня оставили, даже дали увольнительную домой. Когда начали учить стрелять, у меня не получалось. Я стреляю, и все – в «молоко». Тогда Баранцева Зинаида Андреевна, наш командир отделения, стала заниматься со мной отдельно. Научила меня очень хорошо стрелять. И школу я закончила, а кто хорошо школу заканчивал, тому давали американские подарки. Снайперская пара у меня была Маруся Чибенцева. Из Ижевска Удмуртской АССР. Мы с ней дружили. И вот, нас, очень много девушек, отправили 1 марта 1944 года на фронт.
Эта школа была сформирована в 42-м году?
Да, ЦК комсомола организовал эту школу. Успенская все наши документы в ЦК комсомола отдала. Колчак – Герой Советского Союза, начальник школы. А Никифорова – политработник. В списках все учащиеся были, а внизу написано с кем живет, личные сведения.
Получается, обучение – чуть больше полугода, девять месяцев?
Да. Потом, ехали мы в телячьих вагонах, с печками. Не довезли до фронта, высадили. И была такая пурга, нам дали машину грузовую, чтобы привезти нас на фронт, поближе, в запасной полк. Машина! Мы ее всю дорогу на себе тащили. Столько было снегу. Пришли. Я не помню, сколько шли – день, два, три… Давно было. Дали нам маскировочые костюмы. Винтовки мы забинтовали бинтами. Рано утром нас покормили и с собой дали бутерброды: хлеб и американскую колбасу. Весь обед! И мы пошли в траншеи. Все занесло – все ходы и выходы. Нам пришлось ползти. Нас, наверное, было человек 12, и вот Надя Логинова (ее потом ранило) поползла в сторону немцев на нейтральную полосу, а нейтральная полоса вся заминирована. Еще только первый день – мы так боялись! Крикнули погромче: «Надя! Надя! Сюда, сюда!» Она вернулась, и мы поползли. Приползли в эту траншею, она вся в снегу. Снег шел, наверное, несколько дней. Немцы чистили открыто траншеи. В этот день можно было хоть десяток немцев убить. Но, понимаете, убить человека в первый раз! У нас разные люди были, одна из партизан была – Зина Гаврилова, другая секретарь комсомольской организации – Таня Федорова. Мы с Марусей Чигвинцевой только смотрели. Мы так и не смогли нажать на курок, тяжело. А они открыли счет. И когда мы вечером пришли в землянку, начали впечатлениями обмениваться, мы ничего с Марусей не могли сказать и всю ночь ругали себя: «Вот трусихи! Вот трусихи! Для чего же мы приехали на фронт?» Ну, нам стало обидно, почему они открыли счет, а мы нет? И вот, следующий день. Там бруствер был и амбразурка для солдат, а для пулемета – стол. И вот немец «чистил» эту пулеметную точку. Я выстрелила. Он упал, и его стащили туда за ноги. Это был первый немец. Потом и наши, и они чистили ночью снег. Он быстро растаял, потом тепло стало.
В одном месте было озеро. Немцы ходили умываться, даже в нижнем белье бегали. Так вот Зина Гаврилова стрельнула, убила. И немцы не стали ходить туда умываться. Мы уже стояли, это было уже лето, не то июнь, не то май, и уже не каждый в своей амбразуре, потому что у немцев никакого движения не было, и у нас не стало. Мы стояли днем, а солдаты стояли ночью, днем спали. И вот мы с Марусей поставили винтовки в амбразуру и наблюдали за немецкой обороной. И вот я наблюдала в свою очередь (потому что устают глаза), и вот Маруся говорит: «Давай, я теперь встану». И она встала, а солнечный день был, и, видно, она шевельнула линзу. Только встала – выстрел, и она упала. Ой, как я заплакала! 200 метров немец был от нас. Я кричала на всю траншею, солдаты выбежали: «Тише, тише, сейчас откроют минометный огонь!» Ну, где там тише. Это первая моя подруга. Мы до вечера сидели, а я все плакала. Потом мы ее хоронили. Я помню, цветов было много полевых. Под Оршей это было, 3-й Белорусский. Сейчас ее могилку перенесли в деревню Ботвиново Могилевской области, там ее Родина. Потом у нас еще Надю Лугину ранило, а у меня вторая снайперская пара тоже Маруся была, Гулякина.
