На «свободную охоту» как снайпер ходили?
Нет, не успел, слишком мало побыл на передовой. При подготовке к наступлению мы находились на батальонном НП и наблюдали за противником в стереотрубу. А потом передавали данные дальше в полковой штаб.
Как целились из снайперской винтовки во врага?
Под каску. Лицо примерно угадывал. В бою трудно прицелиться, ведь враг только показался, как ты тут же стреляешь.
Что было самым страшным на войне?
Страшно все было: и самолеты, и артиллерия, и минометы. Все могло тебя убить.
Со вшами сталкивались?
Нет, вот чего не было у меня, то не было. У других имелись насекомые, видел.
После Победы в своем колхозе, а затем в Сибири как переселенец пятнадцать лет занимался пчеловодством. В Крыму у меня дядька жил, в селе Молочное Сакского района, и однажды мы к нему с женой приехали в гости. В Крыму что ты, тепло, не сравнить с Сибирью. Понравилось тут. И дядька, который уже свой дом построил, предложил и нам переехать. Приехали в село Хуторок Штормовского сельсовета Сакского района, и отсюда больше никуда не передвигались. Работал в совхозе на разных должностях. Завел своих пчел, до сих пор их держу.
Интервью и лит. обработка: Ю.Трифонов
Чечетов Михаил Фомич
Я родился 20-го декабря 1926 года в Курской области. Мое родное село Любимовка в ту пору было очень большое – дворов на тысячу, наверное. Несколько школ работало, а главная улица километров на десять тянулась.
Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни вашей семьи.
Наша семья по тем временам была совсем небольшая. Нас было всего четверо: отец, мама, сестра Мария и я.
Знаю, что до коллективизации наша семья относилась к середнякам. Землю имели, лошадь, корову, курей много. Дом неплохой, железом крытый, в то время это большая редкость была. К тому же отец и его два брата еще и чумаковали – возили в Крым зерно, а оттуда соль. У них была целая артель подвод на десять. И семья со стороны матери, они Скомороховы, тоже не на последнем месте была.
Но где-то в 1930 году, то ли из-за коллективизации, то ли еще из-за чего, не знаю, отец уехал на заработки в Каменское, так тогда назывался Днепродзержинск, и устроился слесарем на знаменитый металлургический комбинат «имени Дзержинского». И всю жизнь он там портальные краны монтировал.
Когда отец забрал нас к себе, то мы поначалу кочевали. Жили то на одной квартире, то на другой, пока отцу не дали комнату в бараке. Но это звучит мрачно – барак, а соседи были хорошие, и жили мы дружно. Сказать, что в материальном плане мы жили очень хорошо – нет. Много чего не хватало в магазинах, даже самых необходимых вещей. Но то предвоенное время я все равно вспоминаю с удовольствием. Потому что постоянно чем-то занимались, ходили в кино, театры. Жили пусть и небогато, но дружно, весело, спокойно, почти никакой преступности. За свою работу отец в большом почете был, и ему часто давали билеты в театр. Я до сих пор помню, как мы ходили. Постоянно отмечали какие-то праздники, ходили на демонстрации, а нас, детей, еще и возили на машине по городу. Причем, Днепродзержинск в ту пору был очень многонациональный. Помимо русских и украинцев там жило много поляков, поэтому и костел был, и даже польский клуб работал.
Голод 1932–1933 годов вашей семьи коснулся?
Мы не очень голодали. Отцу на заводе выдавали талоны и по ним мы получали кое-какие продукты. Но я помню, что по улице идешь, а там лежит готовый…
Как в школе учились?
Не очень. Усидчивости, наверное, не хватало. Но некоторые предметы мне нравились, особенно рисование. У нас был красивый Дворец пионеров, и я вначале там занимался в струнном оркестре, на мандолине играл, а потом стал ходить в изостудию. У нас был прекрасный преподаватель, он постоянно возил на экскурсии по музеям, рассказывал просто замечательно, и так нас этим делом заразил, что я уже подумывал стать художником.
Что-нибудь говорило о том, что приближается война?
Такого, чтобы кто-то прямо так сказал: «Скоро будет война!», я не слышал. Но я бы сказал, что было какое-то общее ощущение этого. Ведь сколько было разных инцидентов на границе, шпионов, и недаром Советский Союз постоянно готовился к отпору. Да и песни, и фильмы, и спектакли в театрах в какой-то степени готовили к войне. Поэтому когда она началась, это лишь в какой-то степени оказалось неожиданным, но в целом этого и ждали.
Как вы узнали о ее начале?
По-моему, по радио услышал. Кругом ведь репродукторы висели. Но если родители пережили и революцию, и Гражданскую войну, и знали, что это за горе, поэтому сильно расстроились, то мы, подростки, где-то даже обрадовались. О подвигах мечтали. Поэтому когда уже в конце августа оказались в оккупации, для всех нас это был полный крах… Тут уж мы в момент повзрослели.
Люди как-то обсуждали неудачи начального периода войны?
Я помню разговоры, мол, слишком неожиданно все началось, внезапно. А я списывал это на слабое вооружение. Ведь сколько войск мы ни видели, но я, например, ни разу не видел наших танков. Только пехота или кавалеристы.
В эвакуацию не думали уехать?
У отца на комбинате еще чуть ли не до войны начали готовиться к эвакуации, поэтому все четко было организовано, и он даже уехал с заводским эшелоном. Но они успели проехать километров пятьдесят, застряли где-то по дороге, а немцы уже стороной обошли, и он вернулся домой.
Вас привлекали к каким-то оборонительным работам?
А как же. Мы с западной стороны города копали противотанковые рвы. С той стороны много балок, а мы рыли так, чтобы соединить их в один непрерывный ров. Но немцы пришли со стороны Днепропетровска и почти без боя заняли город.
Мы тогда уже на Украинской улице жили. Отцу от завода выделили в двухэтажном доме двухкомнатную квартиру. Так мужчины нашего дома устроили в подвале и на чердаке места, где можно было спрятаться. И когда немцы уже заняли часть города, семь мужиков и я прятались на чердаке.
Пришли в наш двор, курей похватали, собаку застрелили. Но нас не искали, не знали видимо. Мы посмотрели на них, а они считай все пацаны совсем, большинству по восемнадцать-двадцать лет. Рукава закатанные, бляхи на груди… Вроде и не страшные с виду, а потом как пошли слухи: там кого-то расстреляли, там кого-то повесили, тут мы и увидели, какие они изверги… Конечно, мы их боялись.
А потом я на них и вблизи насмотрелся, когда они у нас на квартире жили. У нас же до войны только половина дома была жилая, а во второй работал детский сад. Так, когда немцы пришли, они в этом крыле расположили какой-то штаб, а в некоторые квартиры определили на постой офицеров. К нам, например, подселили двоих. Но это случилось, когда их уже погнали на Кавказе и они злые были как собаки. В комнате, где они жили, была полка с учебниками. Хочу зайти, взять, а меня иной раз даже не пускают: «Век!» А однажды с фронта приехали офицеры, злые как черти, так они свою собаку на меня натравили. Но я успел выскочить в спальню, а один швырнул бутылку в дверь…
