А с этими поляками беседовали, допрашивали, но они такие противные оказались, что замполита прямо зло взяло. И когда этих немцев взяли, он приказал отдать минометы им, а полякам говорит: «Вперед идите!» Они пошли, а он их сзади расстрелял из пистолета. Даже противно было смотреть… Вообще, этот майор был неплохой командир, но тут на него что-то нашло. А может и знал что? Ведь нас предупреждали, что бывали случаи, когда поляки и убивали наших солдат, и травили. Так встречают, вроде все хорошо, но на самом деле держали камень за пазухой.
Какой у вас боевой счет?
Я считаю только тех, которых убил как снайпер. Двенадцать у меня в книжке числилось. По-моему, три пулеметные точки, а остальные так. А те, что в бою в наступлении, мы даже и сами не считали.
Что-то чувствовали, когда стреляли?
Конечно, чувствовал. Особенно поначалу. Но я себя сразу настроил – я на фронте защищаю Родину! И как снайпер защищаю не только себя, но и своих товарищей. Не должен дать их убить.
Насечки на прикладе делали?
Нет.
Из «ваших» немцев есть какой-то самый памятный?
Да, один особенно запомнился… Лодзь мы взяли, можно сказать, без боя. Только на окраинах немного постреляли. А проходили по городу, так в некоторых местах даже свет горел, и поляки нас встречали кофем: «Кава! Кава!» Но ближе к окраине был лесок, а за ним какие-то здания. Оказалось, там располагалась военная школа. Туда направили взвод, и все эти курсанты сдались без боя.
Так вот когда мы входили в Лодзь, а может и после, не помню уже, случился такой эпизод. Только мы вошли в уличные бои, освободили пару кварталов, как на пути у нас оказался какой-то заводишко.
Зашли в длинный цех, стали смотреть, оказалось, там из картошки делали вроде как патоку. Цвета меда, сладкое такое, и вот с этим добром прямо большие деревянные бочки стояли. Тут вдруг пули как засвистели. Мы за бочки попрятались, но я успел заметить, что в слуховом окне дома напротив кто-то сидит.
Я между бочками пролез к забору, и оттуда с первого выстрела этого стрелка снял. Стрельба прекратилась, и наши разведчики сразу кинулись к этому особняку. До него всего ничего было, метров пятьдесят от завода. Заскочили и сразу наверх. И вытащили оттуда немца с обычной винтовкой.
Лет восемнадцати, но рослый такой. И рыжий, прямо красный. Куда он был ранен, не помню, но я видел у него на шее кровь, и плечо так повисло. Пришел майор, хотел с ним поговорить, но этот пацан вдруг с таким возмущением стал кричать, мол «я вас русских много убил…» Но он как пьяный уже был, рукой все кровь стряхивал на землю, и прямо на глазах ему все хуже, хуже и умер…
Вам хоть на секунду стало его жалко?
С чего это? Он же сам только что в нас стрелял! Да и времени там не было на жалость. Сразу после этого мы пошли вперед. Заскочили в кварталы, и все удивлялись. В домах такая чистота, как будто только что убирались. И только лошади в конюшне на нас удивленно смотрели.
А в одном из дворов встретили пять полячек. Показывают нам на дверь подвала: «Нимец!» Спустились, а там три немецких офицера прямо на мундиры надели гражданское.
Но самые тяжелые бои начались еще на подходе к Познани. Помню, в одном месте заняли дома по одной стороне улицы, а по другую немцы. Так тут налетели наши У-2, и прямо над улицей летали и из пулеметов по окнам били. Хорошо помогли.
Перебежали эту улицу, и в одном дворе обнаружили немецкую санчасть. Пустая, только в коридоре на стуле сидел раненый немец и бредил. Доходил. Старшина его и пристрелил, чтоб не мучился…
Дальше проскочили, а там в большой комнате столы составлены, а на них и закуска и питье. Я себе сыру отрезал – НЗ сделал. Тут из подвала вытащили поляка. Он на колени упал: «Я ни при чем, это все немцы!» Старшина подвел его к этому столу: «Отравленное?» – «Нет, пан, можно есть!» – «Пробуй!» Но тот не захотел, и только под пистолетом начал есть. Тут уже и я немножко попробовал.
Потом вышли к железной дороге, идущей на Познань. Три колеи, за ними бруствер, а дальше чистое поле. Перешли через эти пути, смотрим, там несколько домов впереди стоят. Такие большие, хозяйские видно, а к ним пристроены всякие постройки, которые создавали вроде как забор.
Атаками захватили эти дома, но когда посчитались, а от нашей роты из 117 человек осталось меньше тридцати. Кого ранило, кого убило, а четырнадцать человек отправили в батарею «сорокапяток». Главное из офицеров совсем никого, а за старшего только старшина – мордвин.
На ночлег устроились там, но немцы ночью вдруг подтянули какие-то пушки и пошли в атаку с криками «Ура!» И видно автоматная рота атаковала, потому что такую ураганную стрельбу открыли…
Тут мне дали пулемет «дегтярева», я его в окне установил, дал несколько очередей, и в это время пушкарь, с нами была одна «сорокапятка», выстрелил на звук атакующих. И видно, снаряд разорвался прямо в гуще, потому что и крики сразу прекратились и стрельба почти стихла. Я сделал еще одну или две очереди и все закончилось.
Но тут с тыла подошел ротный связной и передал приказ – отойти до железной дороги. Вышли за строение, человек пятьдесят нас набралось, не только мы, но и соседи. Стали перебежками отходить, но в этот момент немцы открыли сильный огонь. Тут у меня на винтовке цевье пулей сбило и по ноге чуть не задело. Все-таки добежали до траншеи, но на бруствере я ногами запутался в проводах и полетел прямо вниз головой. Рядом оказались два наших старика, оба из Днепропетровска, мы считались как земляки, и подняли меня.
А на рассвете, не помню уже точно как, но мы эти домики отбили. (Судя по всему именно этот бой описан в наградном листе, по которому командир отделения автоматчиков 236-го Гвардейского стрелкового полка гв. старший сержант Жуков Борис Андреевич 1918 г.р. был награжден орденом Богдана Хмельницкого 3-й степени: «27.01.45 подразделения полка выбили немцев из с. Лубонь и ворвались в г. Познань, заняв при этом две улицы. Противник трижды переходил в контратаки, и в напряженный момент боя, под ударами численно превосходящих сил противника левый фланг дрогнул, и бойцы стали отходить. В этот момент тов. Жуков с автоматом в руках встал на пути отходящих и своим личным мужеством остановил пехоту.
Когда вражеские самоходные пушки прошли в тыл нашим подразделениям и высадили десант, гв. сержант Жуков не растерялся, организовал и поднял бойцов, в результате чего немецкий десант был уничтожен и тем самым положение на ранее занятых рубежах было восстановлено…»
А вот, что говорится в наградном листе, по которому командир 236-го Гвардейского полка гв. подполковник Шулагин Филипп Алексеевич 1901 г.р. был награжден орденом Кутузова 3-й степени: «…Во время наступления, полк, находясь во 2-м эшелоне, неоднократно участвовал в боях с разрозненными группами отступающего противника.
Перейдя в первый эшелон 24.01.45 на подступах к г. Познань полк встретил сильное сопротивление противника. Но благодаря умелому командованию гв. подполковника Шулагина, сопротивление врага было сломлено и развивая наступление полк освободил от немецких захватчиков до 10 населенных пунктов и ж.д. станцию Лубонь…» – Прим. Н.Ч.) Я поставил пулемет в окно, приготовился, а ребята пошли проверить помещения. И вдруг в одной комнате за диваном обнаружили нашего старшину. Видимо, он выпивший был, поэтому не успел убежать, а немцы его за этим диваном и не заметили. Его сразу в СМЕРШ, но потом оставили в покое.
