Потом заведующий клубом меня как-то спрашивает: «А диаграммы сможешь нарисовать?» – «Смогу, а что надо?» И он мне рассказал суть дела. Оказывается, госпиталь должен сдавать отчет, а к нему нужны диаграммы – сколько процентов того, другого. Я сделал пробный вариант, старший лейтенант показал его главврачу, а тот возмутился: «Как вы могли? Это же совсекретные данные!» – «Я за него ручаюсь!» А уж после этого мне стали давать задания и медсестры, и некоторые врачи, я всем что-то писал, помогал.
Прошло время, и госпиталь стал готовиться к переезду. Ходячих больных сразу отправили кого куда, а меня зачислили в команду выздоравливающих, но никуда не отправляли. Ведь я и художник, и киномеханик, одним словом, на все руки мастер.
Вначале переехали в Ланусберг – это красивый городок перед Одером. И уже там объявили, что на основе нашего госпиталя сформируют центральный госпиталь группы войск в Германии.
Потом перевезли в Берлин, и в районе Карлхорст разместили в немецком госпитале «Элизабет госпиталь», где монашки раньше обслуживали. Два отличных 4-этажных корпуса, шикарное место, все в зелени, в общем, идеальные условия. Там даже роддом работал.
Вот там я и долечивался. А как выздоровел, меня оставили в госпитале вроде как по болезни, и я там прослужил до 1950 года. Оттуда и демобилизовался.
Госпиталь по праву считался лучшим, и как-то нас четверых отправили, чтобы мы привезли заболевшего немецкого премьер-министра. Но что удивительно, там не было случая, чтобы привезли раненых после нападений немцев. Видимо, нападений совсем мало было. Только больных привозили.
И даже американцы к нам приезжали. Мы с ними познакомились как-то в Трептов-парке. Один негр и один белый. Хорошие ребята, дружественные. Причем этот белый имел корни из Днепропетровской области, и он нам пообещал: «Мы приедем к вам!» И действительно приехал, привез конфеты в банках. А еще по фронту мне запомнились американские банки с сосисками. Очень вкусные, но там комбижир, а он нам крепко надоел.
Вообще, как кормили на фронте?
Когда в наступление перешли кухня за нами не успевала. Иногда по двое-трое суток никаких продуктов не получали. Только сухой паек – черные сухари и сало, которое желудок только расслабляло. Но в наступлении нам и трофеев хватало, так что не голодали.
Особенно запомнился немецкий 5-годичный хлеб в промасленной бумаге. Вроде как черствый, но не сухой и настолько вкусный, просто удивительно. Если попадался, то каждый его набирал побольше. Еще галеты у них вкусные, а вот селедку они делают сладкую, на любителя. А в домах в подвалах попадались целые полки с закрутками, но мы тогда и не знали, что это такое. Так что в вещмешках всегда было что поесть. Бывало, догоняет кухня, так повар чуть не плачет: «Берите вы с кухни, черти! Там же с мясом!» А все и не голодные.
«Наркомовские» 100 граммов часто выдавали?
Зимой обязательно. Я выпивал, но когда курево выдавали, старшина так шутил: «Он еще молодой, табак ему не давайте! Лучше еще сто граммов налейте!»
И перед атакой наливали. Я считаю, с этих ста граммов вреда нет. Тем более водка была настоящая. Хлебная, ароматная насколько помню, так что я и не пьянел.
Патронов хватало?
У меня в вещмешке всегда было две пачки обычных патронов. И еще брали разных патронов, потому что иногда трассирующими указывали «Илам» немецкие позиции.
Многие бывшие пехотинцы признаются, что пехоте иной раз «перепадало» от «Илов».
Нет, под свои самолеты мы не попадали, а вот под «мессеров» постоянно.
Немецкое оружие использовать приходилось?
Как-то попробовали пулемет, расчет которого я ликвидировал. Сделали небольшую очередь по отступающим немцам, но он сразу заклинил.
А снайперские винтовки?
Попадались. Мне показалось они получше наших. Как-то удобнее держать в руках и точнее что ли. Нам ведь свои винтовки чуть ли не каждую неделю приходилось пристреливать.
Были у вас какие-то трофеи: часы, бритва, пистолет?
Одно время у меня был пистолет, но наш, и потом я его выбросил. А из немецкого совершенно ничего не имел. Я брезговал брать что-либо с убитых, а некоторые наши солдаты не то что обыскивали, а снимали с немцев даже форму и шинели, потому что свое все истрепалось. Сверху плащ-палатку накинул, так и ходили.
Некоторые ветераны вспоминают, что многие наши солдаты охотились за немецкими сапогами.
Я все время отходил в своих ботинках, и считаю, что они лучше, чем сапоги. Ползком ведь много приходилось ползать, но в сапоги вечно набьется или снег, или грязь. А в обмотках и сухо и тепло, даже ветер не продувает.
Какие люди вместе с вами служили: по возрасту, национальности?
У нас полк был многонациональный. Командиров наших я конкретно уже и не вспомню, но помню, что взводами командовали младшие лейтенанты. Так один из них был армянин, а другой казах. Казаха в горло ранило, и мы с ним в госпитале потом встретились. Были даже евреи. Помню, когда на построении зачитывали их фамилии, так весь полк поворачивался посмотреть, какие они есть из себя. А так, конечно, в основном славяне. Помню, когда к нам с пополнением прибыли сибиряки, крепкие, коренастые, мы сразу почувствовали силу. Особенно запомнился один из них.
Когда на плацдарме нас перевели на правый фланг, то мы втроем там устроились в отличном погребе. А у комполка тогда был телефонист, старший сержант что ли, лет тридцати, здоровый такой парень, который все время с ним ходил. Так этот связной был просто потрясающий рассказчик. Почему я знаю, потому что как только свободная минутка выдается, офицеры: комполка, замполит, другие, все сходились в наш погреб. Поговорить, в буру поиграть, а он в это время рассказывал. То ли сказку вроде «Тысяча и одна ночь» пересказывал, а что-то и сам придумывал, но такое ощущение, что вроде как сам книгу прочитал.
Как запомнились политработники, особисты?
Никого уже не помню, есть только общее впечатление, что все командиры у нас были нормальные. И политработники были хорошие. Постоянно приходили, выступали. А особисты – допытливые. Кто, чего, как? Но меня ни разу не вызывали.
Мне несколько ветеранов, которые, как и вы пережили оккупацию, признавались, что из-за этого они даже на фронте чувствовали к себе определенное недоверие.
Нет, недоверия я не чувствовал. Наоборот, чувствовал, что мне доверяют. Меня, например, перед самым наступлением приняли в комсомол.
В таком случае хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.
Самое положительное. Считаю, если бы не Сталин, мы бы не выдержали эту войну. Поэтому когда я поднял ребят в атаку, крикнул: «За Родину! За Сталина!»
Но вы ведь знаете, что сейчас именно его принято винить, что в войну у нас людей не жалели. Вы, кстати, согласны с точкой зрения, что в нашей армии людей не берегли?
