Когда мы со всем этим «богатством» вернулись, то принесли все в отдел. Сумка, правда, к тому времени уже была разорванной. Я стал вспоминать и рассказывать о том, каким образом мы на поле боя провели поиски. «Никаких документов капитана Пирогова я не нашел, – говорил я контрразведчикам. – Есть полевая сумка, которую нашел старший сержант. А я в каком-то месте нашел чью-то ногу в сапоге. Еще ожидал, пока стемнеет, а потом возвращался и ее тащил». Как после выяснилось, полковой сапожник доказал, что этот сапог и нога принадлежат действительно капитану Пирогову. Эти сапоги он ему шил в то время, когда Пирогов был инструктором по снайперскому делу в дивизии. И он сказал: «Эти сапоги шил я!» А после его прислали к нам в качестве комбата. Пирогова, видимо, немцы убили с прямой наводки: снаряд его буквально разнес в клочья. Первое время наши контрразведчики, видимо, считали, что его уволокла немецкая разведка. Но потом этот вопрос прояснился.
Через какое-то время, когда я проходил через этого поле, где погиб капитан Пирогов, там стоял большой холм земли. В этом месте похоронили всех погибших. Если не ошибаюсь, название этого хутора было Каллас. Видимо, нашел там свой покой и капитан Пирогов.
Так как в результате тех самых боев от нашего подразделения почти ничего не осталось, то меня перевели в другой батальон. Затем мы снова оказались в пекле. Нас бросили против так называемой курляндской группировки немцев. В этой группировке, если мне не изменяет память, сосредоточилось 36 немецких дивизий. Я об этом тебе уже рассказывал. Они были блокированы. Нам была поставлена задача: «Расчленить эту группировку!» Мы стали готовиться к предстоящим боям. Для этого через какое-то время к нам в батальон дали пополнение. В основном это были мужики старше 50 лет. Ими, как правило, в основном оказывались снятые с должностей ездовых тыловики. Это были, как правило, люди самых разных национальностей. Из молодых были только, может быть, пулеметчик и некоторые командиры отделений. Меня после этого назначили на должность помкомзвода (помощника командира взвода). Но так как командира взвода не было, его обязанности выполнял фактически я.
В этот же день – 19-го ноября, в праздник Дня артиллерии – мне вручили комсомольский билет. Мне этот день запомнился на всю жизнь. Мы находились на переднем крае, около небольшого и свободного лесистого участка, который просматривался немцами и обстреливался их пулеметным огнем. Короче говоря, немецкий пулеметчик совершенно не давал нам покоя. Едва я прибыл на передовую, как наши старшины принесли наркомовский спирт. Стоит отметить, что его постоянно к нам на фронт привозили. Бывает, немножко его хлебнешь, снежком заешь, и почувствуешь какую-то бодрость.
Я свою норму выпил. Вдруг подходит ко мне мой подчиненный солдат, из того самого пополнения азиатов, и говорит: «Товарищ командир, моя не пьет. Выпей за меня». Ну что ж? Я за него выпил. Спустя какое-то время то же попросил еще один солдат. Потом я выпил норму за третьего бойца. После этого прошло некоторое время, как вдруг я почувствовал себя пьяненьким. Ведь я как минимум выпил более 300 граммов спирта.
Через какое-то время меня вызвали к телефону. По нему мне сообщили, что меня вызывают на командный пункт батальона. Мне предстояло проскочить через то самое открытое пространство. Я этот участок удачно прошел, упал на какой-то куст, как вдруг услышал «р-р-р» – это, как оказалось, раздалась пулеметная очередь. Смерть меня миновала. Но это было еще полбеды. Потом я вдруг почувствовал, что я хожу не по земле, а по небу: мне казалась, что земля находится где-то вверху. Это сказался выпитый алкоголь. Когда я добрался до того места (наш КП располагался в лесу), куда мне нужно было идти (кто-то перед этим об этом сообщил), там мне сказали: «Вас вызывают в штаб полка. Вот идет линия, провод (мне на нее показали)? Так вот, вы идите по этому проводу. Он вас и приведет туда, куда вам нужно». Идти по нему, конечно, было опасно. Ведь около этого провода могли свободно шастать немецкие разведчики, охотящиеся за «языком». Но что делать? У меня не оставалось иного выхода. По этой нитке я вышел на дом лесника. Впрочем, что там, в лесу, другое могло быть? Захожу туда, там находится большая длинная комната (где-то метров 16), в которой стоит большой и длинный, чуть ли не вовсю комнату стол. Этот стол был, видимо, бильярдным, так как я заметил на нем специальные приспособления. За столом в конце сидел какой-то майор. Я подхожу к нему поближе и говорю: «Товарищ майор!
Рядовой Корзанов по вашему приказанию прибыл». Тогда этот майор мне и говорит: «А вы знаете, зачем вас вызывали?» Говорю: «Нет!» «Вы приняты в ряды ленинского комсомола, – говорит он. – Вручаю вам комсомольский билет и поздравляю». Я говорю: «Служу Советскому Союзу!» И пошел служить.
А дело в том, что я до этого сам не проявлял никакого интереса к своему вступлению в ряды ВЛКСМ, хотя мне не раз это предлагали. И тогда мою проблему решили таким образом ликвидировать. Ведь я считался в роте довольно уже известный боец, а ходил не только в беспартийных, но и не состоял в комсомоле. Так в ноябре 1944 года я стал комсомольцем. Между прочим, этого майора я потом встретил еще раз, в Берлине, в горящем рейхстаге, но я об этом еще расскажу.
А в партию вам не предлагали вступать?
Господи, какой я был партиец, которому было всего 17–18 лет? У нас в партию принимали уже где-то после 26-ти лет.
А как так получилось, что пришлось командовать взводом, будучи рядовым?
Во время войны такое случалось очень часто: что, скажем, в полку оставался всего лишь один батальон, в батальоне – одна рота. В результате этого многие подразделения объединяли. И если не оставалось ни одного офицера, то, конечно, приходилось брать командование на себя. Настолько становились после боев малочисленными наши подразделения. Командиры постоянно менялись. Забегая вперед, скажу, что когда в ноябре 1944 года нашим комбатом стал Самсонов, он так до конца и не менялся. Все время продолжал командовать батальоном. Мне часто приходилось с ним сталкиваться. Но у него очень редко появлялся настрой, когда он был расположен вести какой-то разговор. Чаще всего оказывался не в духе.
Однако взводом я командовал временно, из-за нехватки офицеров. Официально я был утвержден в должности помощника командира взвода.
Потом нас на какое-то время с батальона отозвали, потому что нужно было переформировываться. В то время мы собирали все свои силы для того, чтобы пойти в наступление и расчленить курляндскую группировку. Затем наступил день, когда нам нужно было в него, как говорят, перейти. Началось с того, что еще вечером четвертая рота выкатила из леса и пошла в наступление на хутор, который мы хорошо знали. В районе хутора тогда сосредоточилось что-то около 500 немцев и проходила сплошная оборонная полоса. Этот хутор находился немного правее от нас на высоте. Четвертая рота находилась как бы с правой стороны подковы этого хутора, его выступа. Там же был и наш батальон. Тут я прежде всего имею командование и штаб. С нашей правой стороны этого выступа дальше шел лес. О том, чтобы каким-то образом окопаться, не могло идти и речи. Ведь все это проходило в болотистой местности. Кругом, буквально перед нами, стояли редкие деревья. Все это были последствия взрывов. Кстати говоря, при взрыве любой мины у нас редко когда обходилось без потерь. Помнится, там же был сделан завал из деревьев. То ли их свалила буря, то ли что-то еще в этом роде. За этим завалом у нас находился полевой телефон. Как-то раз рано утром мимо нас прошел какой-то военный. Погон я его не рассмотрел. Среднего роста и худощавый, он был одет в стеганую куртку – фуфайку. На голове у него была простая солдатская шапка. Он прошел вперед. «Наверное, кто-то с артиллеристов или разведчиков», – подумал я. Потом я все-таки не удержался и спросил у одного из наших командиров, кажется, командира роты (хотя точно не помню): «А кто это такой?» Он мне ответил: «Это заместитель командира батальона по строевой части старший лейтенант Самсонов!» После этого я не стал этим вопросом больше интересоваться. Хотя меня все же удивило, что он пошел в том направлении, где впереди находились немцы. Но он через какое-то время вышел оттуда. А то перед этим мы сильно забеспокоились. Ведь от немцев можно было ожидать чего угодно. Так я впервые встретил Константина Яковлевича Самсонова, которому в будущем будет суждено стать Героем Советского Союза и активным участником штурма рейхстага.
