– Надо говорить «гвардии полковник», – поправил меня сердито Волков. – И Приладышев пока ещё подполковник. Всё, старшина, иди, выполняй!
Про полковника Волкова я много слышал хорошего от бывалых солдат. Он, как и многие командиры, был участник Гражданской войны, до звания полковника дослужился в годы Отечественной войны. Это был храбрый и справедливый командир. После войны я знал, где он живёт и хотел с ним встретиться, но не успел, он умер в начале шестидесятых годов.
––
Погода в этот день разгулялась, светило солнце, окрашивая жёлтые верхушки деревьев в оранжевый цвет. Со стороны передовой стрельбы не слышно, началось затишье, что редко случалось на фронте. К землянкам меня вела живописная тропинка. По старой привычке я смотрел под ноги, надеясь встретить гриб, но в октябре грибов уже бывает мало.
Несмотря на хорошую погоду, я плохо себя чувствовал. Меня шатало, как пьяного, хотелось спать. В голову невольно лезли мысли, что зря я отказался лечиться в медсанбате, но было поздно жалеть об этом. Пересилив недомогание, я вошёл в землянку к снайперам.
Многие из моих подчинённых находились на позициях, и я поручил тем, кто был в землянке сходить за ними. Один из ребят никак не хотел выполнять мой приказ. Он сидел на нарах, и возмущался. «По инструкции мне положено отдыхать после работы», – говорил он. Я пытался ему объяснить, что это приказ командира дивизии, надо прикрывать действия сапёров, но парень упирался. Я психанул и дал ему подзатыльника.
Тот хотел дат мне сдачи, но Морбидадзе, стоявший рядом, удержал солдата и пригрозил, что даст ему по морде, если он будет бунтовать. Парню пришлось подчиниться, и он, недовольный пошёл выполнять мой приказ. Другие снайпера, конечно, тоже не отдохнули, большинство чихали и кашляли, были простужены, находясь в засадах, в любую погоду.
В короткий срок, я расставил снайперов напротив оврагов, по два человека, через каждые десять метров. В этот момент наша артиллерия начала бить по немецким передовым позициям. Дым и пыль клубились над рекой, закрывая обзор пулемётчикам противника, и нам тоже. Пулемёты стреляли наугад. Воспользовавшись такой ситуацией, снайпера улучшили свои укрытия, углубили окопы, замаскировались, как я учил. Наши артиллеристы выкатили лёгкие пушки на берег, и стали уничтожать огневые точки врага прямой наводкой. Потом в небе загудели бомбардировщики и штурмовики. Снижая высоту, самолёты сбрасывали бомбы на обрывистый берег противника, от чего большие глыбы песка и камней сползали в реку. В один бревенчатый дзот бомба попала точно. Я видел, как в реку падали доски, брёвна и части человеческих тел. Немцы, несмотря на нашу бомбардировку, изредка обстреливали нас из миномётов, но самолёты быстро обнаруживали миномётные батареи и накрывали их бомбовыми ударами. Под прикрытием дыма, стелившегося вокруг, действовали сапёры. Снайперам, тоже из-за дыма было не видно противника, и мы бездействовали. Но, когда самолёты улетели, а взрывы от снарядов продвинулись вглубь немецкой обороны, круша вторую линию их траншей, то дым рассеялся, и немцы открыли огонь по сапёрам. Теперь и для снайперов появилась работа. Я заметил на правом фланге метров за триста от нас, в песчаном обрыве уцелевший бетонный дот, и две амбразуры в нём. Пулемётчиков было не видно, только сверкали вспышки при стрельбе пулемётов, да из амбразур струился пороховой дым. Несколько наших сапёров были скошены пулемётными очередями. Меня охватило волнение, во рту пересохло, ноги подкашивались, и пришлось облокотиться на край окопа, чтобы не сползти на дно от внезапной слабости. В оптический прицел, напрягая зрение, я целился примерно минуту, затем выстрелил. Как и ожидал, пулемёт замолк. Я обратился, к стоявшему в окопе рядом со мной, снайперу, по прозвищу «Чуча», его настоящее имя, в суматохе забыл.
– Чуча, ты куда стреляешь? Стреляй вон по тому доту, на левом фланге. Эта цель важнее.
– Где он? Не вижу.
Я дал ему бинокль.
– Теперь вижу, – сказал он прищуриваясь. – А я стрелял по окопам. Одного немца, кажись, застрелил.
Этот молодой снайпер вполне соответствовал своему прозвищу. Я давно его приметил. Он выделялся среди солдат во взводе особой сонливостью. Ни кто так много не спал, как он. В буквальном смысле, он мог спать на ходу. Несмотря на этот недостаток, стрелял он очень метко, и всегда был спокоен, никогда не паниковал. Он один из многих, не курил. На фронте такое случалось крайне редко. Может быть, поэтому Чуча выглядел, как шестнадцатилетний пацан. Бледная нежная кожа на лице, розовые губы, как у девушки, делали его моложе своих двадцати лет.
Напарника Чуче не досталось, у нас во взводе в тот момент было не чётное число солдат, и я сам решил поработать с ним, а заодно проверить правильность его действий.
Вот, наконец, он выстрелил по доту, и пулемёт замолчал.
– Молодец, – похвалил я его. – Теперь можешь стрелять по окопам, пулемёты у немцев молчат. Пулемётчики уничтожены.
Я забрал обратно бинокль у Чучи и стал искать цель за колючей проволокой, где виднелись брустверы немецких окопов, а Чуча сел на дно нашей ячейки и задремал. Я вспомнил его имя и строго приказал:
– Виктор, не спать! Бой идёт!
– Я не сплю, а просто отдыхаю. Ты же сам учил, что стрелок отдыхает, когда наблюдатель ищет цель.
– Сейчас другая ситуация. Наша задача не давать противнику стрелять по сапёрам. Мы не в засаде, а в бою. Понял разницу?
– Понял, – ответил Виктор, вставая на ноги и пристраивая винтовку на бруствер. Его глаза, как всегда, были сонные и мутные, и не верилось, что в таком состоянии он может метко стрелять. Глядя на него, мне и самому захотелось спать. Ведь я тоже не выспался, полночи просидел в засаде с Костей и Мишкой. Однако сонливость, как рукой сняло, когда рядом оглушительно взорвалась немецкая мина.
Отряхнувшись от песка и пыли, после взрыва, я вновь взглянул в бинокль: по разминированному коридору двинулись вброд через реку наши танки, а за ними пехота. Дот напротив нас, по которому я стрелял, молчал, если там и был кто-то живой, то боялись высовываться. К этому доту пробирались красноармейцы из штурмовой группы. Такие группы создавались специально для уничтожения дотов и дзотов. Они карабкались по крутому склону, словно скалолазы. В бинокль, в первом из них, я узнал знакомого сержанта – героя Советского Союза. Фамилию его, я не помнил, но по внешности хорошо знал. Не первый раз уже видел его в бою. Он всегда был на опасных участках, храбро и умело действовал. Вот и в этот раз он ловко подобрался с боку к амбразуре дота и бросил туда гранату. Теперь наверняка там живых не осталось и угрозы для пехоты не будет.
Дальше, на вражеском берегу, за разорванной взрывами колючей проволокой, отстреливались из траншей гитлеровцы. В бинокль я заметил их головы в касках, торчащие над брустверами. Я приблизился к Чуче и на ухо ему сказал, чтобы он слышал в грохоте боя: «Стреляй тяжёлой пулей и прицел ставь чуть выше, потому что вода к себе пулю притягивает». Он кивнул головой и прильнул к винтовке.
В начале боя, у меня было вялое состояние. Мне хотелось лечь и уснуть, страха почти не было. Но потом возникло нервное напряжение, усталость исчезла, и я даже забыл, что болел. Многие бывалые солдаты замечали, что сильный нервный стресс лечит простуду.
