Когда мы вошли в лес, то я рассказал Григорию, что этот лес принадлежал помощнику Гитлера Герингу. На Гришу это произвело впечатление.
– Далеко мы забрались, – сказал он – может, скоро и самого Гитлера поймаем.
В начале лес состоял из вековых лип и дубов, могучих, сказочных деревьев, затем начался красивый сосновый бор. Действительно, в этом лесу было не привычно чисто, ни каких сучков или гнилушек нигде не валялось. Высокой травы и крапивы, тоже не было. Периодически просеку, по которой мы шли, пересекали другие просеки, очень прямые, со следами машин и телег. Осенний лес и чистый воздух успокаивали, я даже забыл о войне, но война периодически напоминала о себе далёкой канонадой и близкой стрельбой, эхом откликавшейся в лесу.
– Смотри, лосиный помёт, свежий, – пнул Гриша сапогом кругляши, похожие на сливы. Затем он показал мне следы кабана, и его помёт. Видели мы и медвежьи следы. Раньше я никогда на охоте не бывал и не знал повадки зверей, как надо на них охотиться.
– Вот тропа кабанов, – показал мне Гриша едва заметные вмятины на земле, присыпанные сосновыми иголками. – Кабаны ходят по ночам стаями на водопой и на кормёжку, – пояснил Гриша, с видом опытного охотника.
– Днём они прячутся в густых зарослях и их трудно отыскать, так что давай устроим здесь засаду, возле тропы. Дело к ночи и нам, может, повезёт.
Неожиданно на меня выскочил заяц, я хотел выстрелить в него, но Гриша меня остановил: «За зайцами, что ли пришли». Он мне объяснил, что охота на кабана опаснее, чем на вражеского снайпера. Раненый кабан может наброситься на человека очень быстро, и не успеешь увернуться. По его совету мы замаскировались в масхалаты и залегли за деревьями. Автомашину и солдат оставили подальше, на просеке, и предупредили, чтоб сидели тихо.
В лесу уже собирались сумерки, верхушки сосен качались и шумели от осеннего ветра, и под этот шумок я чуть не заснул. Но вот появились небольшие кабаны в сопровождении крупных родителей. Как учил Григорий, я выстрелил в самого крупного борова, метил ему в глаз, но попал в лоб, где очень крепкая кость. Гриша тоже стрелял в него. Кабан упал, а остальные убежали. Мы осторожно стали подходить к нему, это был крупный боров, килограммов на двести. Мы не дошли до него и пяти шагов, как он вдруг вскочил, и проворно скрылся в лесу. Тогда мы пошли по кровавому следу, который вывел нас на заболоченную поляну с высокой травой. Там, в траве, он и лежал. Задние ноги кабана не действовали, он смотрел на меня угрожающе, обнажив клыки. Я отскочил в сторону, а Гриша добил его. Пришлось идти назад за машиной, чтобы увезти добычу. На соснах Гриша ножом делал пометки, иначе не найдём дорогу. Близко машина подъехать не смогла, и мы впятером, вместе с шофёром, тащили тяжёлого борова волоком. Потом пришлось расчленить тушу и по частям загрузить в кузов. Сала у кабана не было – одно мясо. На обратном пути убили ещё двух козочек.
Всю добычу мы отвезли на кухню. В благодарность, командир дивизии устроил для охотников отличный ужин, с выпивкой. В штабной палатке собралось более двадцати человек: это сам Шеренгин, начальник штаба дивизии подполковник Чернов, начальник особого отдела майор Куликов и другие товарищи. Все уселись за длинным столом из ящиков, накрытым трофейным фарфором. В красивые фарфоровые чашки разливали из канистры спирт, который надо запивать холодной водой. Как обычно, пили за победу, за погибших товарищей и за дорогих женщин. Был тост и за охотников. В хмельном угаре велись интересные откровенные разговоры. Полковник Шеренгин до Волкова занимал должность начальника политотдела дивизии. По своим повадкам он напоминал школьного учителя. Собеседников часто называл по имени и отчеству, матом не выражался, как остальные присутствующие.
– Вам не кажется, Леонид Владимирович, что немцы заманивают нас в мешок, – говорил он начальнику штаба подполковнику Чернову. Тот заплетающимся языком сказал:
– Вы правы, товарищ гвардии полковник, я уже высказывал такие опасения сегодня утром по телефону начальнику штаба нашего корпуса. Он в свою очередь передал такие опасения выше.
К разговору присоединился майор Куликов, его все боялись, и, зная это, он иногда старался понравиться, критикуя вышестоящее начальство.
– Я считаю,– сказал он, – что Галицкий недооценивает нашей усталости, и хитрости фашистов. Они ещё достаточно сильны, и могут устроить нам окружение, как мы им под Сталинградом.
– Что вы, разве можно такое говорить, – съязвил Чернов, – вдруг на вас донесут куда следует…
– Я же не буду сам на себя доносить, – пошутил Куликов и громко захохотал.
Другие присутствующие разговаривали между собой, не слушая, о чём ведут беседу соседи. В палатке стало шумно от пьяных голосов. Я решил поговорить с Винокуровым и подсел к нему. Они с Гришкой сидели рядом, скучающе озираясь по сторонам.
– Скажи им, – показал Гришка на командиров, – пусть ещё нальют…
Винокуров усмехнулся: «Скажи сам».
Я похлопал «охотника» по плечу и говорю ему:
– Тебе хватит, пожалуй, ты и так пьяный. Шёл бы лучше спать, иначе завтра голова будет болеть.
Григорий нахмурился и ничего не ответил. Винокуров весь размяк после выпивки и раскраснелся.
– Комдив посылает меня завтра в разведку по немецким тылам, – сказал Сергей с довольным видом, глядя на меня. – Хочешь пойти со мной? Мне нужен снайпер для прикрытия, и ты знаешь немецкий язык.
Любой солдат в нашем полку, да и во всей армии, наверное, мечтал стать разведчиком. Про подвиги разведчиков, увенчанные романтикой и приключениями, писали в каждой фронтовой газете. Но от накопившейся усталости у меня вся романтика пропала, ни какого желания идти в разведку не было.
– Пошёл бы с радостью, – сказал я, – но командир полка не отпустит.
– А я сейчас договорюсь, – хитро подмигнул мне Винокуров и пошёл к майору Котову, который, в этот момент, вышел из палатки покурить.
Через минуту Сергей вернулся довольный и сказал:
– Вот и договорился. А ты сомневался. С сожалением я подумал, что если бы был Приладышев, то не отпустил бы меня. Вот, что значит другой командир.
15 – Поход в разведку с Винокуровым
В разведку мы отправились ещё до рассвета, группой из пяти человек.
Кроме меня и Винокурова, с нами шли: разведчик, по прозвищу «Монах» и два немца перебежчика, которых я несколько дней назад, привёл к Винокурову. С этими немцами мне давно хотелось поближе познакомиться, и теперь такая возможность появилась.
Однако меня в данный момент ничего не интересовало, потому, что сильно клонило ко сну. После сытного ужина поспать удалось всего три часа. От выпитого спирта в сон клонило ещё хуже. Как я все эти трудности переносил, понять сложно, наверное, молодость помогла, и большая жажда жизни.
Шли мы друг за другом, впереди Сергей, и замыкающим шёл «Монах». Было совсем темно, по времени пять часов утра. При необходимости Винокуров освещал путь фонариком.
