Приладышев после этих слов снял сапог и показал нам забинтованную ногу, на чистом бинте виднелась кровь.
– Пустяки, заживёт… – произнёс он. – Рана не значительная.
– А что с командиром дивизии? Где он лечится? – спросил Приладышева начальник штаба Соколов.
– Он лечится в том же госпитале, где лечился я, – пояснил подполковник,– когда его выпишут не известно.
– Хорошо отдохнули? – вновь поинтересовался Соколов.
– Надоело валяться, все бока отлежал. Единственная была радость – это молоденькие санитарки вокруг. Смотреть на них приятно. Ущипнёшь иную девицу за заднее место, и душа радуется. Много ли старику надо…
За разговорами прошло больше часу. Котов забеспокоился, что отправленные на поиск батальонов солдаты, не возвращаются.
– Может батальоны попали в окружение? – предположил он.
– Вряд ли, – уверенно проговорил Соколов. – Если бы они попали в окружение, то нам было бы слышно шум боя, но пока тихо.
– Сержпинский, может, ты сходишь до следующей станции? – вопросительно посмотрел на меня Майор. – Это километра три. Если их там нет, то возвращайся назад.
– А что, больше послать некого? – вмешался Приладышев.
– Да ладно, схожу, – согласился я и вышел на улицу. Мне не хотелось ставить в неловкое положение Котова перед Приладышевым.
День заканчивался, сгущались сумерки, и стало подмораживать. Я шёл по железной дороге быстрым шагом, чтобы не озябнуть. С северной стороны от Балтики дул холодный, сырой ветер. Пройдя расстояние с километр, я озяб и решил пробежаться. Как только прыгнул со шпалы на шпалу – раздался выстрел, и я почувствовал, ожёг около головы. Шапка упала. Мне удалось быстро скатиться с насыпи с противоположной стороны выстрелу. Стало понятно – стрелял снайпер. Пробежав вперёд, я выглянул из-за насыпи. Немец, наверное, решил, что убил меня, и спокойно вылезал из воронки от снаряда. Он находился в тридцати метрах от меня, и я сразу выстрелил. Мой не состоявшийся убийца упал вниз лицом, словно залёг, и не шевелился. Я боялся, что он притворяется, зарядил патрон с трассирующей пулей и сделал контрольный выстрел. Было видно, что пуля попала ему прямо в голову, затем я пошёл смотреть его винтовку. В снайперской школе нас учили стрелять из трофейных снайперских винтовок. И надо отметить, что наша винтовка стреляет дальше и более прицельно, но у немецкой винтовки мне нравилось то, что она была на килограмм легче нашей. Мне приходилось много ходить пешком, из батальона в батальон, поэтому я взял его винтовку и патроны к ней, давно о такой мечтал. Вернулся за шапкой и обнаружил на ней дырку. Снайпер промахнулся во время моего прыжка по шпалам. Дальше я пошёл по шоссе.
Становилось темнее, и меня охватил страх, всё же шёл один в чужом не знакомом, месте. За каждым придорожным кустом чудился вражеский снайпер. Но вот из-за поворота, вдали появилась колонна солдат, были слышны громкие голоса, но слов не разобрать. Я посмотрел в свой бинокль, чтоб понять, кто это, наши или немцы. Бинокль сильно увеличивал, в идущем впереди колонны человеке, я узнал капитана Карпова. Моё сердце радостно застучало: «свои».
Поравнявшись с колонной, я спросил Карпова:
– Какие здесь в колонне батальоны? Вас ищет командир полка.
Карпов сказал мне, что об этом знает от посыльных, и что идут назад только два батальона, а третий, вместе с ротой сапёров на станции. Они сильно пьяные и не могут идти.
– Почему же так произошло? – удивился я.
– На станции обнаружили цистерну со спиртом, вот они и накушались, – объяснил капитан.
В разговоре я заметил, что капитан, и другие солдаты, были тоже выпивши. Поэтому они и разговаривали возбуждённо и громко. Свою прежнюю снайперскую винтовку, ставшую лишней, я отдал знакомому солдату. Он давно просил меня принять его во взвод снайперов.
Затем ко мне подошёл один из разведчиков, которого посылал майор Котов искать батальоны. Я попросил его, чтобы он сходил со мной на станцию, а то одному неповадно. Тот согласился. Его фамилия была Рябов.
Приблизившись к станции, мы услышали редкие выстрелы и лай собак. Рядом со станцией располагался такой же по размеру населённый пункт, как и предыдущий. Навстречу нам попались два пьяных бойца.
– Что там за стрельба? – спросил я.
– Да просто ребята резвятся, – ответили они и спросили, кто мы такие. Мы сказали, что посыльные от майора Котова, и что надо срочно третий батальон с этой станции эвакуировать.
Солдаты проводили нас до той самой цистерны, в которой нашли спирт. Из неё, через пулевые отверстия, струилась жидкость, а красноармейцы терпеливо ждали, когда она нальётся в подставленную тару. Вокруг я увидел много лежавших бойцов, уже напившихся не в меру. И те, что передвигались на ногах, тоже были готовы свалиться.
Я воспользовался случаем, и наполнил свою фляжку спиртом. В другом вагоне, как подсказали солдаты, находились продукты. Мы с Рябовым набрали полные вещмешки печенья, сигарет и консервных банок со шпротами. На картонных коробках было по-немецки написано, что это подарки солдатам от женщин Берлина.
Я перевёл Рябову, и он пошутил: «Всё правильно, Мы тоже солдаты. Значит, подарки нам адресованы».
С новым командиром третьего батальона, старшим лейтенантом Борисовым, я уже был знаком. Когда я его отыскал, то совсем стемнело. Он оказался не трезвее своих солдат. К нашему удивлению, на станции горели электрические фонари на столбах. Советская армия неожиданно здесь появилась, и немецкое командование не успело отреагировать.
При тусклом освещении мы стояли на перроне под фонарём и разговаривали. Я начал убеждать командира батальона, что надо срочно эвакуировать солдат назад.
– Это приказ Приладышева, – говорил я. – Он вернулся из госпиталя, и может отдать тебя под трибунал, если что-нибудь случиться.
– А что может случиться? Наши танки прогнали немцев к чёрту на кулички. Их даже не слышно,– успокаивал меня, раскрасневшийся командир батальона.
– У нас нет никого на флангах, – продолжал я объяснять ситуацию, – батальон могут окружить и пьяных солдат передушат голыми руками.
Борисов призадумался и сказал:
– Попытаюсь найти машиниста из местных жителей. Гражданские не все сбежали. Может быть, на поезде батальон доставим в полк.
Рядом со мной стоял Рябов и, слушая наш разговор, ёжился от холода. Я тоже продрог. Когда комбат ушёл, мы решили зайти в ближайший дом, чтобы перекусить и погреться. Рябов даже успел глотнуть спирту, а мне очень хотелось попробовать консервы из шпротов. До войны, в Данилове, мы их иногда покупали. Предположив, что командир батальона не скоро решит поставленную задачу, и без нас солдаты не уедут, мы с Рябовым постучали в закрытые двери кирпичного, одноэтажного дома. Нам ни кто не открывал. Я крикнул по-немецки, чтобы открыли, и что мы ни чего не сделаем плохого. Но дверь не открывали. Тогда выстрелом из парабеллума пришлось сбить замок. Я первым вошёл в дом, подумав, что там никого нет. В темноте зажёг спичку и прошёл в прихожую. Меня обдало домашним теплом, пламя спички осветило в темноте верхнюю одежду, висевшую на вешалках. Тут я заметил детские и женские пальто и курточки. Вдруг сзади меня кто-то обхватил и начал душить. На мне было много всего навьючено, один вещмешок со шпротами чего стоил, я не мог нормально сопротивляться. «Где же Рябов?» – задыхаясь в объятиях, с ужасом подумал я. А чья-то рука, уже доставала из кобуры мой парабеллум. Но вот, нападавший человек отпустил меня, и свалился на пол.
